— Что такое зажигалка?
Я продемонстрировал. Один из немногих предметов, который я сумел сохранить из мира своего прошлого. И зажигалка даже ещё действовала. Аканш осмотрел её с большим беспокойством.
— Точно нет магии?
— Ни капли. Раритет с родины.
— Интересно. Как работает?
— Там внутри бензин…
— Что такое бензин?
— Горючее. Давай на этом остановимся, а то я не смогу тебе в двух словах объяснить, что такое автомобиль, промышленность и электричество.
— Э-э-м… Да, командир. Значит, посветишь этой фитюлькой, и нам это будет сигналом, что следует скрытно, беззвучно и вместе с тем очень быстро двигаться к воротам. А если днём, то какой будет сигнал?
— Сказал же, что днем никаких сигналов подавать не буду. Стану отсиживаться.
— Всякие ситуации бывают, командир. Всё надо предусмотреть. По возможности, конечно.
— Ну, не знаю, — я беспомощно огляделся. — Было б тут солнце, я б зеркальцем посветил. Знаешь же, что такое зеркальце?
— Кто ж из мужчин этого не знает? Не жёны, так сёстры регулярно по мозгам ездят на тему того, какая это необходимая покупка. И всё большее, большее подавай! Известное дело. Но солнца тут действительно на подобный ход не хватит.
— Тогда, может, какой цветной тряпицей? Вот, красной тряпкой какой-нибудь помахать. Есть в обозе ярко-красная тряпка? Сдаётся мне, в демоническом мире красный цвет не в избытке, так что заметите.
— Можно, конечно. Но очень уж рискованно.
— О, научи, как в нашем деле пребывать в полной безопасности?!
— Торчать в казарме и в отпуске, командир. Эй, Химер, найди командиру красный лоскут!
— Где?
— Где хочешь. Можешь своей кровью бинт изгадить.
— Не пойдёт. Будет не ярко-красный, а бурый, — хмыкнул я. — Ищите яркое. Аканш — тогда в случае чего лоскуток я просто вывешу, махать им не буду. Лишнее внимание к сигналу — сам понимаешь — привлекать не стоит.
— Есть яркое, — начальник хозчасти вручил мне фигурно изрезанное полотенце ядовито-розового цвета. — Сойдёт?
— Сойдёт. Ну и цвет! Увидишь такое на демонской стене — сразу заметишь. Проблюёшься и в бой. Сойдёт. Ну, что? Аканш?
— Готов, командир.
— Удачи, парни! И мне удачи, — это я уже пробормотал вполголоса.
Передо мной была пустошь, каменистая и неухоженная, лишь слегка и кое-где оживлённая лишайниками, да и те не могли похвастаться яркостью красок. Скалы громоздились за моей спиной и справа, но не сплошняком — и впереди. Среди них как раз и притулилась крепость, крохотная, как иные замки моей родины, возведённые эдак в одиннадцатом или двенадцатом веках. В этом мире гигантомании глаз отдыхал на такой крохотульке. Собственно, поэтому она не считалась тут ни полноценной крепостью, ни полноценным замком. Башня, не более, хотя непосредственно башен тут оказалось то ли три, то ли четыре, то ли даже больше. Плюс ещё барбаканы.
Сумерки укутывали провалы и ямы меж валунов и скал, и только ломаная линия стен и крыш выделялась пока на светло-сером фоне неба. Главное сейчас не обратить на себя внимание гарнизона. Мало ли, вдруг заметят движение. Когда стемнеет, двигаться вперёд можно будет быстрее, но с другой стороны — с большей осторожностью, а то попадёшь ногой в расщелину или провалишься куда — и пока.
Что меня заботило сейчас больше — собственная жизнь? Или невыполнение приказа, как правильного имперца? Теперь я уже не мог с уверенностью ответить на этот вопрос. Инерция жизни и чужой пример затягивали, как трясина. А может, не трясина? В глубине души я иногда завидовал своим новым товарищам, уроженцам Империи. Цельность их натуры просто поражало. Воспитание делало из них идеальных членов общества.
Впрочем, им и самим проще было жить именно так. Жизнь их была распланирована от рождения и до смерти, никаких неожиданностей, никакой висящей дамокловым мечом необходимости проявлять опасную инициативу. Никогда им не приходилось сомневаться в грядущем дне, никогда жизнь не ставила их в положение: «Выплывай, как знаешь». Может, это и есть счастье? Я вспомнил омерзительное ощущение неприкаянности, полной оторванности от мира сразу после освобождения. Свобода, обернувшаяся тягчайшим наказанием. Имперцы не знают такой свободы, и в этом их счастье.
Пригибаясь за камни, я пробирался вперёд с осторожностью, вбитой в меня лагерными тренировками. Всё-таки хорошая штука — учения всем большим отрядом, волей-неволей узнаёшь кучу всего полезного. Там, на кромке крепостной стены и в тёмных провалах бойниц не было заметно ни малейшего движения, но я-то хорошо знал, что обитатели в замке есть. Не могут не быть. И свет излишний им не нужен. Наверное, позже зажгут.
А раз так, то в темноте они наверняка видят много лучше, чем способен видеть человек.
До нужного места оставалось всего ничего.
Сток выходил на небольшой ручей, грязный настолько, что можно было только поражаться, как такая насыщенно-глиняная вода способна так весело бежать по камням. Казалось, она должна двигаться медленно и вязко, словно кисель. Касаться её не хотелось категорически, но что поделаешь. Притаившись у отверстия, едва подававшего «голос» слабым журчанием жидкой грязи, я прислушался. Нигде ни камушек не шуршал под ступнями или подошвами, ни звука, издаваемого местными демоническими животными…
Кстати говоря, встреча с подобными меня сейчас пугала побольше, чем столкновение с бойцами из армии местного шишаря. Ведь, в конце концов, семейство Одей научило меня вести поединок, а не «охотничать». В столкновении с местной фауной я мог рассчитывать по большей части на личные навыки и знания, да на небогатое охотничье прошлое.
«Если выберусь отсюда, — подумал я, — и заделаюсь крутым военным чином, найду Альшера и предложу ему служить под моим началом. Если жив, вряд ли откажется. Для имперца такая карьера — предел мечтаний. А при мне окажется ещё один стоящий человек, которому я смогу доверять».
Но преждевременно было думать о том, что делать после благополучного завершения войны. Сперва её надо было благополучно завершить, и в этом была часть моей ответственности. Крохотная — но была.
Убедившись в молчаливости окружающего мира, я подобрался и нырнул в проём стока. Оттуда потягивало неприятно, но терпимо. Почему-то этот слабый запах тревожил меня больше, чем обеспокоила бы откровенная вонь. Почему — не знаю. Раздражал, нервировал, как постоянная чесотка.
К счастью, ползти приходилось на карачках, а не по-пластунски, брюхом в грязной жиже, и иногда даже удавалось приподнять коленки, чтоб не намочить их окончательно. Когда свет вокруг пропал вовсе, я вытащил из нагрудного кармана кулёк из промасленной бумаги. Внутри были горошки — средство, в котором не было магии, и это стоило людям Аштии огромных усилий. Каждый из этих горошков должен был дать мне возможность видеть в темноте.
