Излишества не свидетельствуют о тонком хорошем вкусе, а принцип разумной достаточности сил, средств, информации давно доказал прагматическую эффективность. Мои рейнджеры туда пойдут и выйдут оттуда сами, без посторонней помощи. Не считая, разумеется, взаимодействия по обстановке с императорскими конфидентами… Любопытно, лейтенант Хампер уже работает на Конфидес? Если еще нет, то они должны были параллельно подтвердить мою версию о якобы уничтоженном сигнуме Лакса, то есть о маяке, коего вовсе-то и не было. Зато в системе, без всякого сомнения, найдется кто-то, кого безумный Лакс до смерти боялся сдать. Так кто же, братики-сестрички, там у нас обосновался втихомолку? Несомненно, знакомые нам лица, дорогие леди и джентльмены… Разве не так?..
Заранее зная ответ, высокопоставленным вождям очень удобно задавать вопросы нижестоящим. Или о многом умалчивать. Ох, горе-горькое тому ведомому, кто не сумеет правильно ответить на невысказанные пожелания вышестоящих.
… Будем надеяться, наш универсальный мальчик молча сообразит, что к чему. Разумно сложит векторы по простейшему правилу параллелограмма сил. И сообразно сыграет как мне надо.
Игроки за столом, карты сданы. Барон Тотум и граф Алмо играют на пару, но друг против друга. Хампер — открыто против обоих нобилей. Некто, покамест им неизвестный, прикидывается болваном на прикупе. Если никто не станет задорно сучить ножонками и ручонками, все останутся при своих. Императору — терраподобная планета без судебных и парламентских прений. А мне — маленький выигрыш…
Его светлость герцог Колм-младший азартным игроком в принципе не был, полагаться на слепую фортуну не полагался. Но в силу многих сложившихся независимо от него привходящих обстоятельств успешность колониально-разведывательной миссии в систему Лакс предопределит, станет ли он в наступившем 71 году по имперскому календарю командующим департаментом спецопераций и дивизионным генералом.
Джер Колм повернулся к следовавшей за ним по пятам маленькой платформе-экраноплану с прохладительными напитками. С высоким бокалом пурпурного тхиста, охлаждавшего себя зеркальными пузырями, время от времени улетавшими в воздух, отрываясь от вогнутой поверхности жидкости, милорд генерал возобновил неспешную прогулку вдоль пенной кромки прибоя океана Венусименто.
С утра по расписанию службы глобального климат-контроля продолжалась штормовая погода, и генерал с удовольствием понаблюдал, как скатываются вниз с пологого горизонта шестибальные волны, беззвучно и бессильно опадая у самых его ног, едва коснувшись гравигенных полей оптически прозрачного силового барьера. Допустимое буйство стихий должно быть под непрерывным супрематическим контролем, а если обладающими свободой воли людьми четкое управление по определению невозможно, то главенствуют точный расчет и предвидение, как водится, с пятидесятипроцентными шансами на выигрыш.
С полным на то основанием герцог Колм записал себя в лучшую половину, в счастливчики, кому благоволят судьба и случай. Являясь одним из высших менеджеров казино, никогда не остающегося в накладе, как-нибудь от противного он и думать не собирался. Имея постоянно отмобилизованные превосходящие силы и суперлативные технологии, имперская Террания рано или поздно по неоспоримому праву сильного духом и разумом берет все и вся.
— 2 —
Приват-профессор Джеллиан Личито, автархический рексор Леванта, адепт-магистр социологии.
Джел Личи убежденно приравнивал себя к сильным личностям, находящимся в тайном либо явном праве дополнять и поправлять официальные имперские власти там, где они не хотели или не могли держать под легальным социально-технологическим контролем доступное пространство-время. Сильные сих миров, у власти ли, в оппозиции, всегда единодушно полагают, что права не дают, а берут те, кто может воспользоваться основным преимуществом демократии, позволяющей вполне законно последним становиться первыми и наоборот, в зависимости от образа действия и быстротекущего момента политической либо экономической ситуации.
В образе и под личиной биологического двойника — полупомешанного профессора Джела Личи — абсолютный владелец и суверенный правитель перигалактического Леванта любил порассуждать на социологические темы. Неизменный во многообразии автархический рексор мог себе такое позволить, так как приближенным и многочисленным подданным тайной преступной империи, охватывающей доступную Ойкумену, он был известен под другими, намного более звучными именами, титулами, званиями и клонированными телами-дубликатами.
Очень немногие из его министров и придворных гофконсультов были осведомлены, как единый во множестве миров суверенный левантийский рексор мог также пребывать в скромном профессорском маноре на Терранни-Приме. Но все приближенные четко знали о вездесущности передающих верховные распоряжения клонов-ассистентов, беспрекословно им подчиняясь как самому рексору-суверену. Любой из дубликатов-глашатаев был одновременно всем и никем по повелению тайного дисперсного правителя, наделенный его властью, безопасно и непрерывно распределенной во времени и пространстве.
Считалось: ни клонам-провозвестникам, ни отдельным приближенным не дано сложить в логическом порядке разрозненные фрагменты общей левантийской головоломки, где каждая часть представляла собой целое, а кажущееся целым тут же распадалось на новые бессмысленные обрезки анахроничного картона, стоило лишь сложить вместе несколько отчасти подходящих по рисунку кусочков. Таким же был и весь Левант, где рексор мог быть везде и нигде, великим и ничтожным без ущерба для собственного политического суверенитета.
Углубляться же в анализ мозаичной личностной власти левантийского суверена никому не дозволялось, и никто того не желал, поскольку за гораздо меньшие прегрешения еще вчера влиятельные клоны-распорядители и ближние придворные советники либо исчезали бесследно, либо, внезапно лишаясь полномочий и привилегий, оказывались на задворках доступной Ойкумены, иногда десятилетиями в страхе ожидая дальнейшего решения своей участи.
Судьбы тех, кто не пришелся ко двору рексора, мало кто рисковал обсуждать, многие не осмеливались не то чтобы говорить, а и думать об этом, если само собой подразумевалось — каждый дубликат рексора, как и всякий функционер, в левантийской организации есть всего лишь адекватная функция, материализованная в нужное время в подходящем для того месте, действующая от сих до сих; ничего общего, только конкретное. Минимум посторонней информации, максимум специализации здесь, сейчас, тут и там. Каждый функционер является единственным, но повторимым в своем роде лишь в виде строжайшего исключения, да и то временно, впредь до упокоения конъюнктурной повторности. В идеале человек Леванта должен быть неповторим, уникален и необратимо смертен. И вот тогда, всех их и каждого всевластный суверен, только он один, функционально может возвысить до уровня интергалактического руководства. Или же низвергнуть в бездну отчаяния и нищеты на какой-нибудь планете астрографически заброшенной в нуль-неизвестность.
