Позади нее кто-то кашлянул. Она крутнулась на месте, как испуганная кошка. Рука инстинктивно схватилась за рукоятку автоматического пистолета Токарева. Партизан, подошедший к ней, испуганно отшатнулся. Это был болезненного вида бородатый нервный маленький еврей, который отзывался на имя Шолом. Она кое-как разбирала смесь его польского и идиш, а он немного знал по-русски, так что им удавалось понять друг друга.
— Идемте, — сказал он. — Мы позовем кузнеца из Хрубешова. Он посмотрит, что с вашей машиной.
— Хорошо, иду, — печально ответила она.
Да, «У-2» нетрудно починить, но, подумала она, вряд ли кузнец сможет починить обработанную деталь так хорошо, чтобы самолет мог снова взлететь.
Это был один из самых крупных мужчин, которых она когда-либо видела, почти два метра ростом и чуть ли не с такими же широкими плечами. По виду он мог бы разогнуть коленчатый вал в нужную форму голыми руками, если бы он был целым. Но вал был не просто погнут, он был сломан пополам.
Кузнец говорил по-польски и слишком быстро, чтобы Людмила могла его понять. Шолом пересказал его слова:
— Витольд говорит, что если это сделано из металла, он починит. Он сказал, что он чинил множество телег.
— Он когда-нибудь ремонтировал автомобиль? — спросила Людмила.
Если ответ будет положительным, возможно, у нее появится надежда в конце концов оторваться от земли.
Услышав ее голос, Витольд удивленно замигал. Затем принял величественную позу; его и без того огромная грудь надулась, как воздушный шар. На руках вздулись мускулы. И он снова быстро заговорил. И снова Шолом превратил его скороговорку в понятное.
— Он говорит, конечно. Он говорит, что для вас он починит все что угодно.
Людмила принялась изучать кузнеца прищуренными глазами. Она подумала, что он имел в виду нечто большее: некоторые из его польских слов звучали очень похоже на русские непристойности. Что ж, поскольку она их не поняла, ей не нужно и реагировать. В данный момент это самое разумное.
Шолома она попросила:
— Скажите ему, чтобы он осмотрел повреждения и решил, что он может сделать.
Витольд важно встал возле нее, выпятив грудь, подняв кверху подбородок и выпрямив спину. Людмила была невысокого роста и чувствовала себя рядом с ним еще меньше. И от этого кузнец ей совсем разонравился.
Пару минут он рассматривал биплан, затем спросил:
— Что тут сломалось, чтобы это починил кузнец?
— Коленчатый вал, — ответила Людмила.
Красивое лицо Витольда оставалось спокойным даже после того, как Шолом перевел ее ответ на польский. Людмила с ядовитой любезностью спросила:
— Вы ведь знаете, что такое коленчатый вал, не так ли? Если вы работали с автомобилями, вы это хорошо знаете.
Перевод Шолома, порция быстрых польских слов Витольда. Людмила кое-что поняла, и ей не понравилось то, что она услышала. Слова Шолома не улучшили ее настроения:
— Он говорит, что работал с автомобильными рессорами и выправлял вмятины на — как это сказать? — на грязевых щитках, вы понимаете? Он не работал с моторами автомобилей.
— Боже мой! — проговорила Людмила.
Она была атеисткой, но божба позволяла отвести душу, и поэтому она обратилась к Богу. Рядом стоял Витольд, сильный, как бык, и такой же полезный для нее, как если бы и вправду носил в носу бычье кольцо. Она набросилась на Шолома, съежившегося от ее крика.
— Почему вы не нашли мне настоящего механика вместо этого грубого идиота?
Витольд испустил яростный рев, похожий на бычий. Шолом беспомощно пожал плечами.
— До войны в Хрубешове было всего два механика по моторам, пани пилот. Один из них уже мертв — забыл, кто его убил, нацисты или русские. Второй лижет задницы ящерам. Если мы его сюда приведем, он все расскажет им. Витольд так много не сможет сделать, зато он верный.
Витольд тоже понял. Он заорал и занес массивный кулак, собираясь ударить Шолома в лицо.
Еврейский партизан не казался вооруженным. Но теперь, словно фокусник, он достал «Люгер» чуть ли не из воздуха и навел его на Витольда.
— У евреев теперь есть оружие, Витольд. Тебе лучше помнить об этом. Скажи что-нибудь о моей матери, и я отстрелю твои шарики. Мы больше не потерпим говна от вас, поляков.
На польском или на русском — дерьмо означает дерьмо.
Бледно-голубые глаза Витольда широко раскрылись. Рот тоже открылся и закрылся несколько раз, но ни единого слова не прозвучало. Ни слова не говоря, он повернулся и пошел прочь. Весь его гонор вышел из него, как воздух из проколотой велосипедной шины.
Людмила тихо сказала Шолому:
— Вы только что дали ему повод продать нас ящерам.
Шолом пожал плечами. «Люгер» исчез.
— Но дышать-то он хочет. Он будет молчать — или умрет. Он знает это.
— Тогда понятно, — сказала Людмила.
Шолом рассмеялся.
— Да, тогда понятно. И в России тоже так?
Людмила собралась сердито отчитать его, но остановилась, прежде чем слова сорвались с губ. Ей вспомнились соседи, учителя и двое двоюродных братьев, исчезнувших в 1937-м и 1938-м. Сегодня они были, а назавтра исчезли. Не спрашивай о них, не говори о них. Если спросишь, исчезнешь следующей. Такое тоже случалось. И все склоняли голову, делая вид, что ничего не происходит, и надеялись, что террор минует их стороной.
Шолом наблюдал за ней темными, глубоко посаженными глазами, полными иронии. Наконец, чувствуя, что ей необходимо что-то сказать, она ответила:
— Я старший лейтенант авиации. Вам бы понравилось, если бы вы услышали, как оскорбляют ваше правительство?
— Мое правительство? — Шолом плюнул на землю. — Я — еврей. Вы думаете, польское правительство — мое? — Он снова расхохотался: на этот раз в хохоте чувствовалась тяжесть столетий угнетения. — А затем пришли немцы и сделали поляков приятным и добрым народом. А это мало кому по плечу.
— Именно поэтому вы здесь, а не с ящерами в Хрубешове? — спросила Людмила.
В следующее мгновение она почувствовала, что вопрос не слишком тактичен, но она уже задала его.
— Некоторые вещи плохи, некоторые еще хуже, а некоторые — хуже всего, — ответил Шолом. Он сделал паузу, убеждаясь, что Людмила поняла польские сравнительные и превосходные степени. Когда он решил, что она разобралась, добавил: — Для евреев — немцы хуже всего. Для людей — ящеры хуже всего. Кто я — человек или еврей?
— Прежде всего вы — человек, — тут же ответила Людмила.
— Для вас это звучит так просто, — со вздохом сказал Шолом. — Вот мой брат Мендель, так он в Хрубешове. — Еврей снова пожал плечами. — Случаются и такие вещи.
Не зная, что сказать, Людмила молчала. Она еще раз заботливо осмотрела «У-2». Самолетик был прикрыт, так что его было трудно заметить с воздуха, хотя маскировка получилась менее тщательной, чем дома. Она постаралась не беспокоиться об этом. Партизан еще не выловили, значит, их способностей к камуфляжу вполне достаточно.
