Вдох-выдох, вдох-выдох… Аккуратнее, следить за дыханием, а то не добежать. Вдох-выдох, вдох-выдох… Смотреть под ноги. Если кто-нибудь, не дай Бог, оступится и повредит ногу, остальным придется тащить его на руках, ибо спецназ своих не бросает, такое уже бывало. Вдох-выдох, вдох-выдох… Не отставать, зачет времени «по последнему», бегут три группы и проигравшие вместо отдыха идут в наряд по кухне. Вдох-выдох, вдох-выдох…
Кэвин никогда не думал, что все может быть ТАК плохо. Вернее, он понимал, что если жизнь может подкинуть подлянку, то она это обязательно сделает, но не до такой же степени!
Третий месяц он жил в замке Виктора — и третий месяц его дрючили так, как никогда в жизни. Нет, Кэвин никогда не считал себя хлюпиком — в конце концов, он был хоть и незаконнорожденным, но все же сыном рыцаря, поэтому его с младых ногтей готовили к карьере воина. Прежде чем стать оруженосцем, он научился многому — от банального таскания дров на кухню до почти виртуозного по местным меркам владения мечом. С учителем ему, кстати, повезло — седой, наполовину выживший из ума старик, ветеран нескольких войн, жил в замке его отца уже много лет. Когда-то еще совсем молодой солдат грудью заслонил деда Кэвина от арбалетного болта. Рыцарь оценил и храбрость, и преданность, и с тех пор в его свите появился новый оруженосец, а заодно и доверенное лицо для самых деликатных поручений. Годы взяли свое, старый рыцарь давно умер, но его порученец преданно служил сыну сюзерена, а когда стал слишком стар, то отец Кэвина, человек благородный и честный, оставил старика жить в своем замке, здраво рассудив, что от одного лишнего рта он не обеднеет, а преданность достойна награды. Теперь старый воин жил в небольшом флигеле и служил для молодых живым примером благородства господина. Слуги и воины, кстати, жест поняли и оценили, предателей среди них ни разу не нашлось, хотя многочисленные враги не раз пытались подкупить их.
Так вот, хотя годы и согнули спину ветерана, а мысли от старости уже слегка заплетались, он, тем не менее, вполне помнил искусство владения мечом, которому выучился за годы странствий. Не самая спокойная жизнь — хороший учитель, а если постоянно трешься около благородных, известных любителей помахать железом, то, при некоторой смекалке и немалом трудолюбии, волей-неволей научишься многому. И старик, мающийся от безделья, научил смышленого парнишку такому, от чего лезли на лоб глаза и у воинов постарше. Так что когда Кэвин, даже в самых смелых мечтах не помышляющий еще о карьере рыцаря, попал в оруженосцы к офицеру королевской гвардии, он уже был, в принципе, способен нарезать многих из этой самой гвардии на мелкий фарш. Его новый командир, кстати, быстро разглядел это и активно поощрял парня в тренировках с оружием, даже сам кое-что показал, так что Кэвин не был ни слабаком, ни неумехой. Но здесь…
Учить, выполняя приказ Виктора, его стали действительно всерьез, причем безо всяких скидок на рыцарство, зато по ускоренной программе. Это ускорение выражалось в том, что после все того же марш-броска все новобранцы валились отлеживаться, а Кэвина, едва восстановившего дыхание, ждала тренировка по фехтованию, стрельбе или еще чему-нибудь стол же интересному. И так до упора, шесть часов сна и час в день на еду, остальное время — тренировки, тренировки и еще раз тренировки.
Но учили его не тому, что каждый благородный считал неотъемлимой частью рыцарского образования. Никто не терял время на обучение благородному искусству турнирного поединка. Больше того, когда Кэвин заикнулся было об этом, на него поглядели чуть ли не с жалостью, а Виктор, презрительно скривив губы, резко бросил: «Основы знаешь? На ристалище выехоть сможешь? Вот и хватит с тебя».
Зато учили многому из того, что рыцарю знать, вроде бы, и не полагалось. Учили, например, стрелять из лука. Хотя Кэвин и владел, вроде бы, этим искусством (ну не в рыцари все-таки его готовили, а в оруженосцы — рыцарем ему стать не сверило, иначе, может, не умел бы совсем, благородные и охотнитьим-то луком часто гнушались), но седой старик, ветеран, владеющий луком так, будто он был продолжением его собственной руки, лишь хмыкнул и для начала заставил Кэвина, оттянув тетиву до плеча, стоять так, покуда хватит сил. В первый раз сил хватило ненадолго, да и теперь, если честно, тоже.
Учили стрелять из арбалетов — с этим было проще. Великого лучника из Кэвина не вышло бы никогда, этому надо учиться с малых лет и годам к тридцати, глядишь, что-нибудь получится, а может, и нет. Арбалет, навылет пробивающий тяжелым болтом рыцаря в кованых латах, не был столь скорострелен, как лук, но научиться владеть им было проще. Новомодные пружинные арбалеты были не столь мощны, зато были легче и удобнее, ими Кэвину овладеть получилось и вовсе быстро — уже через неделю он навскидку попадал в подброшенное яблоко со ста шагов. «Молодец, верный глаз», похвалил тогда учивший его офицер.
Учили фехтовать — и учились сами. Некоторых приемов не знал даже Виктор, хотя, надо сказать, было это всего два или три раза. А вот Кэвина научили такому, чего он не мог представить себе даже в страшном сне. Учили драться, да так, что тот арсенал приемов, которым молодой рыцарь уже владел, казался и не арсеналом вовсе, а так… Впрочем, здесь его учил сам Виктор, причем не столько учил, сколько приводил в систему уже имеющиеся знания и накладывал на них новые. И не раз слышал от него Кэвин решительное «забудь, в бою это неприменимо». А потом шел жесткий спарринг, в котором Кэвин на собственной шкуре понимал, почему неприменимо и как легко победить того, кто это применить пытается.
Так что пробежки в полном доспехе, при оружии и с набитым камнями вещмешком за спиной — это так, тренировка, не более. Ну и отсев слабых, которых в каждой группе новичков набиралось, как ему объяснили, две трети, не меньше.
Но больше всего его учили даже не собственно воинскому искусству, а искусству убивать — бестрепетно, аккуратно, разными способами. Как бесшумно подкрасться к часовому и куда ткнуть ножом, чтоб и бесшумно, и не измазаться в крови. Как этот же нож метнуть и попасть не куда придется, а куда надо. Как часами висеть вниз головой под потолком, ухватившись за балку, слившись с ней и как сутки не шевелясь лежать в болоте с одной лишь целью — выпустить одну-единственную стрелу точно в мишень, которая на несколько секунд мелькнет вдалеке между кустов. Учили взбираться по отвесной стене, прыгать с этой самой стены, с одним ножом выходить против воина в полном доспехе и побеждать. Учили выживать в одиночку в любых условиях, находить дорогу в лесу и ходить по этому самому лесу так, чтобы не хрустнула ни одна веточка. Плавать под водой, надолго задерживая дыхание. Есть такую дрянь, от которой любого нормального человека сразу вывернуло бы. Честное слово, проще перечислить то, чему не учили — перечисленное было лишь толикой из огромного списка. А главное, чему учили — это выжить. Уйти неузнанным, незаметным, в идеале вовсе сделать так, чтобы никто не заподозрил присутствия убийцы.
