Андрей удивился: до сих пор ему не приходилось встречать здесь открытых дверей или даже просто незапертых. Он лишь праздно бродил по Городу, не заходя ни в одно из многочисленных строений, как по бутафорской площадке. И вот теперь, кажется, Город пригласил Андрея принять участие и в павильонных съемках.
Поднявшись по треснувшей местами каменной лестнице в три ступени, еще не заходя внутрь, Андрей почувствовал прохладу здания и остановился на пороге. В холле, большем, чем можно было себе сначала представить, и поражавшем изысканной музейной красотой, отсутствовали окна, но сумрачен он не был. По крайней мере, статуи, полукругом стоящие в центре зала на светлом мраморном полу, прекрасно освещались. Их легко можно было принять за манекены или восковые фигуры, а, пожалуй, и за живых людей. Но Андрей понял, что они из камня, хотя черты лица, одежда, и даже выражение глаз переданы удивительно естественно.
Заинтересовавшись, Андрей подошел ближе и внимательно оглядел все девять статуй, которые несомненно составляли одну композицию. Каждая из фигур в необычного покроя камзоле и украшена какими-то знаками отличия. Лица их, все разные, вроде бы человеческие, были настолько странны, что невольно брала оторопь – не встречал Андрей таких людей. У каждого в руках идеально круглый камень, напомнивший размером и игрой красок затейливый шар для боулинга, но, приглядевшись, Андрей понял, что это маленькие копии планет. Все разные, большинство, как причудливая смесь наплывающего зеленого и голубого, но были шары, где преобладали белые, коричневые и серые оттенки, и даже один шар – ярко желтый, с бурыми прожилками.
Рядом стояли еще две странные скульптуры, окруженные держателями планет, подобно последним фигурам скрытого властелина, проигрывающего шахматную партию. Одна фигура полностью укутана серым плащом, да так, что в складках даже не видно лица. А в руках планета, но весьма странная. Она небольшая, но, кажется, очень тяжелая. Цвет ее сер, тосклив, а поверхность в ямках кратеров. Фигура держит шар не перед собой, а несколько вбок и к себе, словно пытаясь уберечь планету от чьих-то загребущих рук. Прикрывал же эту фигуру Черный Рыцарь – так назвал его для себя Андрей. В правой руке Рыцарь держал обоюдоострый меч. Резкие грани керамической рукояти, зазубренное лезвие, будто сверкающее алмазной крошкой. Сначала показалось, что эта фигура в шлеме, но потом Андрей увидел, что это не шлем, а сама голова, большая голова на массивном туловище, покрытом черными защитными пластинами, и эта голова обожжена дочерна, чуть ли не обуглена, а единственный живой глаз, левый, направлен на левую же ладонь, где искрилась какая-то серебристая гайка.
Андрей долго смотрел на Черного Рыцаря, и непонятно кто кого гипнотизировал взглядом, но когда захотел рассмотреть эту странную гайку, а может, кольцо с гранями, и даже протянул руку, меч в руке Рыцаря угрожающе дрогнул, и Андрей отдернул пальцы.
Вдоволь наглядевшись, Андрей заметил еще одну статую. Девушки. Непонятно, как она не бросилась в глаза сразу. Казалось, она выросла из мраморного пола только что и теперь стоит в стороне, наблюдая за исходом немого сражения в незнакомой Андрею игре. И это… Кея… И с таким живым взглядом, что Андрей даже растерялся. А она, одетая во что-то голубое, легкое и плавно ниспадающее, изящно опиралась на черный щит, в котором отражался зал, и высокомерно наблюдала за противостоянием. Правая рука ее была спрятана за спину. Андрей с любопытством обошел фигуру и обнаружил на ладони вывернутой руки маленькую фигурку, сделанную с великим мастерством. Приглядевшись, он понял, что эта фигурка – он сам.
Сон хорошо вспоминать сразу, едва разглядев его легкие следы в только что проснувшейся душе, и по отпечаткам восстановить картину. Но это порой мучительно. Цепляешься за едва уловимый фрагмент, за ощущение и утомительно расшатываешь его, словно молочный зуб, чтобы выступили события предшествующие и события последующие.
Проснувшись, Андрей вставать не спешил, а некоторое время лежал, откинув одеяло, прокручивая в голове уцелевшие отрывки сна, пытаясь припомнить все детали и особенно те, которые касались незнакомки и странного рыцаря. Но когда он рисовал себе портрет этого рыцаря, а в особенности его обгоревшее лицо, страх почему-то сильно кольнул в сердце, и желание восстанавливать сон сразу пропало.
Без удовольствия выпив поздний воскресный кофе, Андрей послонялся по квартире и, помаявшись, набрал номер незнакомки. Кея взяла трубку сразу. Голос ее звучал приветливо, мило, и она согласилась встретиться с ним в маленьком кафе при кинотеатре, рядом с его домом, в пять часов вечера. Обнадеженный ее покладистостью, Андрей занервничал и решил скоротать время до встречи, сделав что-нибудь полезное по дому. Скажем, прибраться. Интуиция подсказывала, что, возможно, скоро будут гости.
Квартира Андрея была уютной и делилась на зоны ухоженные и зоны запущенные. Например, в большой комнате стоял прекрасный письменный стол с новым компьютером, кожаное кресло блестело лаком ручек, а изящная лампа придавала месту законченный и гармоничный вид. Старый же диван вкупе со старомодным коричневым гарнитуром во всю стену, громоздким, видавшим многочисленные переезды, представляли собой другую зону – зону, на которую у Андрея в моменты наведения порядка интересы не распространялись. Диван был несвеж, пятнист, – он служил и для праздного валяния, и для ужина у телевизора, и для отдохновения припозднившихся гостей. Журнальный столик завален слежавшейся прессой так, что вся эта кипа напоминала готовую к сходу лавину, и ведь съезжала же и расползалась время от времени вся эта куча под тяжестью очередного журнала. Обшарпанные дверцы у мебели разболтались, частью были приоткрыты, и из этих щелей проглядывали какие-то пыльные шнуры и папки.
В спальне, кроме кровати, которая как будто назло своей недорогой стоимости была украшена золоченой пластмассой, вензельками, лилиями, и прочими атрибутами королевской власти, находился еще большой платяной шкаф, где, собственно, и хранилась вся одежда. Та, что была новая и еще нравилась, висела на плечиках и вешалках или была аккуратно сложена. Та же, что была повседневной и старой, занимала место на дне шкафа, наваленная мягкой мятой кучей. Иногда, опаздывая, Андрей выбирал что-то из этой кучи, кидал прямо на ковер и торопливо проглаживал утюгом, отчего на ковре местами образовались лоснящиеся островки.
Но Андрей не жаловался на свое холостяцкое существование. С тех пор, как он жил один, не считая того пятимесячного недоразумения, когда был женат, он все-таки следил за чистотой, а единственный период, когда квартира напоминала настоящую помойку, как раз приходился на те самые пять месяцев. К счастью, развод обошелся малой кровью, не причинив моральному и материальному положению обоих видимых потерь, им удалось избежать переделов, вещевого сквалыжничества, и теперь о том времени напоминали лишь раковина с трещиной, разбитое стекло серванта да вмятина на холодильнике.
