– Чудак ты, сержант Бабура, бабы смелых любят. Вот я всегда иду напролом.
– И получаешь по мордасам, – съязвил Сергей.
– Ну не без этого, – согласился Пашка. – А что делать-то? Риск он есть риск. Зато какой приз!
– Да-а-а… приз, – кивнул Сергей и почему-то вспомнил о вулканологе Дрониной с точки зрения этого самого приза. Получилось даже совсем неплохо, а главное – соблазнительно, хотя и печально.
Конечно, он не сказал, что у него с Милов Дрониной был роман, который длился восемь месяцев, и что она потом его бросила ради какого-то старого полковника. В принципе, он смирился, но было обидно. Однако нечего болтать на каждом углу, это не мужское дело.
– Слушай… – попросил он Марфина, – ты, когда в следующий раз пойдёшь, возьми меня с собой. Я тоже хочу нажраться назло всем. Тоска смертная. Чую, что начальство водку жрёт втихую, а нам даже понюхать не дают, собаки. Дисциплина, как в учебке. На подлодке хоть сухое вино положено. Достало уже! Хочу оторваться по полной.
На самом деле, он хотел забыть Дронину. Она, как заноза, сидела в его сердце, и он ничего не мог с этим поделать.
Пашка оценивающе задержал взгляд на нём:
– Понимаешь, в чем дело, я бы взял, да человек должен быть сверхнадёжным.
– А я что, ненадёжный? – обиделся Сергей. – Мы с тобой в одном забое пашем, как кроты!
– Да нет, надёжный… – нехотя согласился Пашка и поморщился, как от касторки. – Но самый надёжный для меня человек – это я сам! Так что не обессудь… – Пашка театрально развёл руками. – Ты знаешь, сколько ко мне уже подъезжало? Вагон и маленькая тележка! Не могу я! Не мо-гу! Понимаешь?
– Ладно… – обиженно поднялся Сергей и, не глядя на Пашку, затушил сигареты о табурет. – Спасибо тебе, друг, на добром слове. Когда-нибудь и ты ко мне обратишься, – и пошёл к двери, от злости ставя ноги на полную ступню и не замечая холода.
– Чудак человек! – крикнул ему в спину Пашка. – Абалбеть можно! Ежели я проболтаюсь, дорожку все узнают, и начальство тоже!
– Чего это они узнают?! – ехидно осведомился Сергей, полагая, что его хитрость сработала и Пашка разжалобился.
Но Пашка Марфин только на вид казался простаком:
– Я может, тебя, дурака, от бесчестия спасаю, – неуверенно добавил он, глядя на Сергея честными, пречестными глазами.
От тайны, которая окружала Пашку, повеяло такой притягательной силой, что Сергей тут же безотчетно поверил в неё всей душой. Вот, бляха, с белой завистью подумал он, а ведь она действительно существует.
– Возьмёшь с собой или нет?!
– Понимаешь, не могу!
На лице у Марфина отразилось отчаяние. Несомненно, он глубоко страдал, но поступить по-другому или не хотел, или не мог.
– Ну тогда сиди! – пробурчал Сергей, закрывая дверь на тяжёлый амбарный замок, хотя это, конечно, не имело никакого смысла.
Не так он представлял себе первую экспедицию на Марс, когда подписывал контракт в первый марсианский стройбат[1], а полную приключений и азарта. На самом деле, всё было обыденно и тоскливо и быстро приелось, как и любая работа на Земле. С залетом Марфина появилась возможность развеять эту скуку, а получалось, что ты должен только наблюдать со стороны за разворачивающимися рядом с тобой событиями. Так вся жизнь пройдет, думал он. В этом Сергей и видел несправедливость судьбы.
Все последующие дни он в составе сводной бригады расчищал пространство вокруг колонны. Работа обушком была долгой и кропотливой. Капитан Чернаков то и дело покрикивал и вообще – влезал во все дырки – куда нужно и куда не нужно. В конце концов сержант Мишка Кораллов стал открыто ворчать, а старший сержант Гоша Мамиконов, по кличке Большой, который очень не любил несправедливость, демонстративно бросил лопату в сторону, и бригадир старший сержант Жора Генацаревский в должности старшины бригады послал капитана куда подальше. К чести Чернакова в бутылку он не полез, но эта стычка стоила Жоре минус полтора бонуса, которые ему придется отрабатывать ближайшие полгода. Но бригадира как раз за это и уважали. Он не прогибаться, обладал способностью договариваться с любым начальством и за бригаду стоял горой.
***
«Допрос вел полковник Бастрыкин А. П. Из показаний бурильщика Павла Семёновича Марфина.
Вопрос: Где вы были с одиннадцатого по двадцать первое октября сего года?
Ответ: Клянусь, если бы я мог ответить, я бы всё рассказал. А так я не знаю.
Вопрос: Вы ушли по своей воле?
Ответ: Естественно. Исключительно добровольно.
Вопрос: Вы можете объяснить причину вашего поступка?
Ответ: Не могу и не буду!
Вопрос: Что значит, не буду? Значит, причина всё-таки есть?
Ответ: Конечно, есть. И она самая значительная.
Вопрос: Какая?
Ответ: Выпить захотелось.
Вопрос: Выпили?
Ответ: Конечно. Нажрался так, что ничего не помнил.
Вопрос: С кем нажрались, когда и где?
Ответ: Исключительно в гордом одиночестве. Одиннадцатого октября. А где не помню.
Вопрос: Почему не помните?
Ответ: Я же говорю, пьяный был. Я когда пьяный, у меня всю память отшибает.
Вопрос: Но вы помните, что это было одиннадцатого октября.
Ответ: Конечно, помню, у меня ещё был день рождения.
Вопрос: Как вы приобрели алкоголь?
Ответ: Никак. Купил.
Вопрос: На какие деньги?
Ответ: Отдал свой шлем.
Вопрос: Кому отдали?
Ответ: Да если бы я помнил, стал бы я упираться. Рассказал всё как на духу. У меня память отшибло начисто.
Вопрос: Вы понимаете, что вы стали самым крутым залётчиком в экспедиции? Что в таком виде вы нам, собственно, не нужны и даже опасны?
Ответ (уныло): Понимаю. Хотите меня расстрелять?
Вопрос: Успеем. Но вы, понимаете, что ставите экспедицию на грань провала?
Ответ: Чего? С одного раза, что ли?
Вопрос: У вас уже было одно взыскание?
Ответ: Было, но я его честно отработал.
Вопрос: Это второе?
Ответ (уныло): Второе.
Вопрос: Стало быть, с вас можно уже снять двадцать пять процентов денежного довольствия в течение трёх месяцев?
Ответ: Да снимайте, чего уж там.
Вопрос: Но вы же ничего не заработаете?
Ответ: Ясный пень. С вами заработаешь!
Вопрос: Вы будет сотрудничать со следствием?
Ответ (вспыльчиво): А я что делаю?! Я всей душой стараюсь помочь вам, товарищ полковник, но у меня не всегда всё получается!»
На этом допрос прерван до 21:05.
***
Старший геофизик Мартисов Крискент Иванович, по совместительству астроном, пояснил:
– Действительно колонна пустотелая. Диаметр двадцать два метра, сорок пять сантиметров. Толщина стенок пятьдесят сантиметров. А длина… – он невольно замолчал, желая произвести эффект.
