Но при этом забываешь, что при двойном росте он заслоняет в четыре раза больше неба, нависая над тобой, что на себе он носит в восемь раз больше мяса и костей. При земном притяжении он весил бы верных тысячу шестьсот фунтов. Здесь, на этой планете, он весил не более полутонны, но даже при этом каждая из его ног несла на себе по пятьсот фунтов. У него были толстые, увитые мышцами ноги, которые были под стать рукам, груди и шее, похожей на кусок ствола дуба, поддерживающей голову. Но, несмотря на всю его массивность, в фигуре его не было никакой диспропорции. Если бы его сфотографировать так, чтобы на снимке было невозможно представить масштаб, он выглядел бы самым обыкновенным мистером Покорителем Вселенной — стройным, сильным, с хорошо развитой мускулатурой, и больше ничем особенным не выделяющимся. У него были черные курчавые волосы, довольно неровно подстриженные, но подстриженные ничуть не хуже, чем это удалось бы любому человеку, живущему вдали от парикмахеров. Он носил бородку, под густыми черными бровями покоились широко расставленные бледно-голубые глаза. Кожа его была выдублена непогодой и приобрела цвет вытертой телячьей кожи. У него были правильные черты лица, и если вам нравятся лица в стиле Зевс-Посейдон, то вы могли бы назвать его даже симпатичным. Все это я рассмотрел, пока он приближался ко мне, двигаясь настолько же легко, насколько тяжело передвигался его пес. Он остановился рядом с ним и беззаботно потрепал его по голове ладонью, размером с добрую лопату, и принялся разглядывать меня. Тут я на какой-то миг вновь почувствовал себя ребенком, снизу вверх глядящим в мир на взрослых, как Гулливер в стране великанов. Мысли теснились в моей голове, призрачные образы мира, тепла и любви, полной безопасности — смутные воспоминания детства, теперь давно забытые. Я отогнал их и напомнил себе, что я — Бэйрд Улрик, профессионал, выполняющий задание в мире, где просто не может быть места фантазии.
— Ты человек, которого зовут Джонни Гром, — сказал я.
Он ничего не ответил. Кажется, только чуть-чуть улыбнулся.
— Я Паттон, Карл Паттон. Свалился сюда на корабле, — я указал рукой на небо.
Он кивнул.
— Я знаю, — голос его был глубоким и звучным, как орган, недаром у него была такая широченная грудь. — Я слышал, как падал твой корабль, — он окинул меня взглядом и, не заметив никаких внешних повреждений, продолжал:
— Я рад, что ты приземлился благополучно. Надеюсь, Вула не испугала тебя, — его лингва звучала немного старомодно и чуть-чуть высокопарно, с каким-то легким незнакомым мне акцентом.
Лицо мое, закаленное в бесчисленных партиях в покер, должно быть, все-таки вытянулось при этих словах, потому что он улыбнулся. Зубы у него оказались ровными и белыми, как мрамор.
— С чего бы это? — ответил я, стараясь не пищать. — Да даже моя трехлетняя племянница потрепала бы по ноге датского дога. Выше ей просто было бы не дотянуться.
— Пойдем со мной к моему дому. У меня есть пища, огонь.
Я немного опомнился и начал входить в роль.
— Мне необходимо добраться до грузового отсека. В нем… в общем, там есть пассажиры.
На лице его отразился безмолвный вопрос.
— Они живы… пока, — ответил я. — У меня есть прибор, который сообщил мне, что отсек приземлился благополучно. Ячейки оборудованы противоударными устройствами, так что если уцелел пеленгатор, то и они тоже целы. Но остальное оборудование может быть повреждено. Если это так, то люди могут погибнуть.
— Все это очень странно, Карл Паттон, — сказал он после того, как я закончил объяснения. — Как можно заморозить живых людей?
— Они долго не протянули бы, если бы не низкое содержание кислорода, ответил я. — Они сплошь покрыты ожогами третьей степени. И вполне возможно, что изнутри тоже ожоги. В медицинском центре их поместят в восстановительные камеры и нарастят им новые шкуры. Когда они проснутся, то опять будут как новенькие, — я многозначительно посмотрел на него. Выражение моего лица должно было убедить его в том, что я собираюсь исполнить свой долг до конца. — Если я доберусь туда вовремя — все будет в порядке. Если нет, то… — я не договорил, давая этим понять, какой ужасный конец ждет несчастных. Затем я демонстративно взглянул на указатель пеленгатора на своем запястье. — Отсек приземлился где-то в той стороне, — я указал рукой на север. — Только вот не знаю, насколько далеко отсюда.
Я исподлобья взглянул на него, пытаясь определить, какой эффект возымели мои действия и слова. Чем меньше я ухитрюсь выдать себя, тем лучше. Тем более, что он не показался мне таким простачком, как пытались представить его те, кто готовил меня к заданию. Малейший промах может все испортить. Я произнес:
— Может, миль сто, а, может, и больше.
Он немного подумал, глядя на меня сверху. Глаза его были достаточно дружелюбны, но, казалось, смотрели куда-то сквозь меня. Они напоминали свечу, горящую за окном незнакомого дома.
— Там, куда они упали, нехорошие места, — наконец, сказал он. — Башни Нанди очень круты.
Я знал это. И место выбирал очень тщательно. Я бросил на него мужественный, исполненный беззаветной решимости взгляд.
— Там находится десятеро, и я отвечаю за их жизни. Я обязан сделать все, что в моих силах.
Его взгляд встретился с моим. И в первый раз с момента нашей встречи в его взгляде промелькнул какой-то теплый огонек.
— Сначала ты должен поесть и отдохнуть.
Я хотел сказать что-нибудь, чтобы он поглубже захватил наживку, но как раз в этот момент мир начал медленно крутиться вокруг меня. Я сделал шаг, чтобы восстановить равновесие, но тут пространство вокруг меня заполнили какие-то светящиеся хлопья, затем окружающее стало ускользать от меня, и я соскользнул туда, где меня терпеливо все это время поджидала тьма…
Я проснулся и увидел, как над моей головой на гладком потолке, сделанном из какого-то дерева, пляшут оранжевые отблески света. Потолок находился на высоте футов двадцати. Свет исходил из очага, в котором запросто можно было зажарить целого быка. Очаг был сложен из глыб, вполне годящихся на целое надгробие каждая. Я возлежал на постели, не намного более обширной, чем теннисный корт, а воздух был наполнен запахом супа.
Я подполз к краю постели и рискнул спрыгнуть на пол с высоты в четыре фута. Ощущение было такое, что у меня не ноги, а переваренные макароны. Ребра ныли — возможно, оттого, что я долго лежал на плече великана.
Он взглянул на меня из-за высокого стола, за которым сидел.
— Ты был измотан, — проговорил он. — И у тебя много ушибов.
Я оглядел себя. На мне не было ничего, кроме нижнего белья.
— Где мой скафандр? — рявкнул я.
