Однако плоскогорья, ранее представлявшие собой песчано-каменные пустыни, сейчас зеленели. А низины – во всяком случае, самые низменные из них – превратились в озера; пожалуй, одно-два можно было даже посчитать морями. И еще несколько обещало возникнуть. Если появившаяся ниоткуда вода будет подниматься все выше, соседствующие озера станут сливаться в более обширные водоемы. Чудеса, воистину чудеса происходили на этой планете. Хотя любое чудо есть всего лишь признание нашей неспособности дать событию объяснение, то есть – нашего незнания многих и многих вещей.
– Сколько же прошло времени? – вслух подумал Иванос.
– С первой съемки – пятьдесят лет, – не промедлил с ответом помощник. – Однако планета наблюдалась и десять лет назад – с борта дальнего разведчика. Съемка не делалась, поскольку никаких изменений не было замечено.
– А сейчас, надеюсь, кроме записи было сделано еще хоть что-нибудь? Зондирование, например?
– Зонд был сброшен сразу после съемки. Передал результаты экспресс-анализа атмосферы. Вы их видите.
Иванос и в самом деле видел. Это была почти совсем другая атмосфера. Содержание кислорода раньше было нулевым, сейчас оно уже достигло семи процентов. Дышать этим, понятно, еще нельзя, но если так пойдет и дальше…
– Передал – а потом?
– Замолчал. И до сих пор считалось, что судьба пилота неизвестна. Как и тех четырнадцати: то ли они погибли, то ли нет…
– Отчего же неизвестна? – проворчал Иванос скорее самому себе, чем помощнику. – Нас всех учили тому, что человеческая жизнь – самая большая ценность в мире. Так оно и есть. Тела выдают и даром, а вот живого могут оценить дорого, и даже весьма…
И он перевел взгляд на другой монитор, на котором продолжал светиться лишь несколько минут назад полученный текст. Вздохнул. Невольно покосился на видеосет, в котором все еще находился кристалл с изображением потрясающей чудесами планеты.
– Выйди, – сказал Иванос адъютанту. Оставшись в одиночестве, нажал клавишу прямой связи: – Генерал-полковник? Докладывает Иванос. Нами получен следующий текст…
Начальник перебил сразу же:
– В курсе. Слушай внимательно. Эти планетки – не твоя забота. Твоя заключается в том, чтобы этих пропавших, во-первых, найти и, во-вторых, вернуть. И сделать это за две, от силы за три недели. Потом будет поздно.
Генерал-полковник не объяснил – почему поздно. Видно, вопрос этот был вне компетенции генерала Иваноса. Ну что же, дело привычное. Значит, так: найти и вытащить. Прикинем – что можно сделать и как…
Эти мысли быстро вытеснили из сознания все остальное. Потому что именно они были сегодня главными – для Иваноса, во всяком случае.
С чего начать? Как всегда – с подбора исполнителей. Ну-ка…
Не ко времени ожил иннерком. Голосом адъютанта сообщил:
– Шеф, тут к вам прорывается визитер.
– Выбей в аут.
– Я бы… Но это старый ваш дружок – Разитель…
– Вот как. – Иванос две секунды молчал. – Ладно, проси.
Я забеспокоился: Лючана – так зовут мою жену – на этот раз слишком уж задержалась в ванной. Пошел четвертый час, как супруга уединилась там, то плещась, то замирая надолго, так что ни звука не доносилось, и впору было задуматься – а не собирается ли она учинить что-нибудь бестактное: вскрыть себе вены, например. Такое случается, и не только с женщинами, хотя с ними чаще. Была бы, как говорится, причина. А причин, при желании, можно найти неимоверное количество – тем более тогда, когда они и вправду существуют.
Я признавал, что у Лючаны их было в избытке – даже для человека с ее характером, а он у нее не из мягких. На нее всегда можно рассчитывать в серьезной обстановке; но когда все утрясается и можно облегченно вздохнуть и расслабиться, вот тут надо держать ухо востро. Все то, что во время работы (так мы с нею называем деятельность, которой занимаемся при возникновении спроса на наши услуги) загонялось глубоко внутрь и нещадно подавлялось, в пору расслабления, когда, казалось бы, самое время пребывать в приятной истоме и восстанавливать нормальное благостное мировосприятие, вдруг начинает подниматься, как содержимое выгребной ямы, в которую добрый сосед бросил щепотку дрожжей. И вот сейчас с Лючаной, похоже, происходило что-то подобное и она пыталась как-то справиться с пеной переживаний – но, кажется, у нее не очень-то получалось. Судя по тому, что…
Трах! Дверь ванной распахнулась настежь так, что едва не протаранила стену, и моя благоверная объявилась в комнате – распаренная, ароматная и донельзя злая. Она была в этот миг еще более привлекательной, чем обычно, и у меня шевельнулась нескромная мысль, но я тут же стер ее: имелся уже печальный опыт по этой части. Сейчас нельзя было задевать ее ни словом, ни делом – следовало ждать, когда она заговорит сама, и уже тогда что-то предпринимать, в зависимости от того, что и как скажет Лючана. Заранее предвидеть это было невозможно – во всяком случае, мне, как правило, не удавалось.
Так что примерно с минуту в комнате удерживалась тишина – слышно было только дыхание Лючи, хотя обычно оно такое легкое, что иногда начинаешь думать, что моя женушка обрела способность жить не дыша. Придерживая полы халата, она села в кресло напротив меня, глядя в сторону, закусила губу, как если бы хотела удержать в себе какие-то слова, потом перевела глаза на меня и проговорила так жалобно, что я даже испугался: а не подменили ли ее, пока она там бултыхалась?
– Нет, кажется, мне до самой смерти от этого не отмыться… Да?
Я понимал, о чем шла речь. О ее приключениях на Уларе – в мире, где ей пришлось провести некоторое время в камере, да к тому же еще чуть ли не столетней старухой. Вот это последнее и терзало ее все время после нашего возвращения домой – ей казалось, что она продолжает оставаться старой, грязной, дурно пахнущей, и Люча ежедневно пыталась отмыться от этого, соскрести с себя все то, что ей мерещилось, но ничего не получалось, потому что оно оставалось внутри, в ее памяти, сознании и, наверное, даже в подсознании, – а тут не помогут ни мочалки со щетками, ни самые ароматные гели, мыла и пены. Тут требовались иные средства. И я, поскольку мне был задан вопрос, решил, что пришла пора поделиться с нею возникшей у меня идеей:
– Солнце, – сказал я. – Воздух. И вода, конечно.
Она высоко подняла брови, не понимая.
– Ну, и все такое. Тебе не кажется, что все тут у нас слишком уж похоже на то, что было на Уларе? Все тамошние ощущения сохранились. Мне вот то-же постоянно мерещится, что я, как там, сижу в компьютере в виде программы. Хотя тут у нас «Вратарь», а вовсе не «Гек», но они ведь в принципе похожи. Если мы хотим избавиться от таких ощущений, надо все сменить. – Я произнес это самым решительным тоном, на какой только был способен.
