Там-то его и поджидало первое разочарование: театр оказался заперт. К двери пришпилен был листок, оповещавший, что по распоряжению градоначальника представлений две декады не будет. И никакого объяснения причин.
Джуджели опечалился и попробовал проникнуть с черного хода. Но там порог сторожила страшная, словно ведьма, старуха. Она грелась над горшком с горячими углями и курила трубку с морской травой. Когда Джуджели деликатно пошуршал в кустах, старуха завопила: «Шляются тут всякие! Стражу позову!» – и швырнула в него рыбные очистки.
Тогда Джу вынужден был признать, что его постигла неудача. Впрочем, грустил он недолго. Он совершил маневр в обход старухи и отправился в другое хорошее место, известное ему в Столице – в кабачок «Приходи вчера», что недалеко от Зеленного рынка. Но не дошел двух кварталов, как заслышал, что на Гранитном острове бьет барабан. Вскоре на мосту появилась процессия: на площадь несли факелы и на белом муле ехал глашатай.
Джуджели остановился. В казармах новый государев указ оповестят завтра с утра. Если он важный. А неважным он быть не может, потому что почти ночь и по ночам указов не оглашают, так как люди спят. Стало быть, случилось нечто необычное. Если отправиться за глашатаем на площадь – есть риск нарваться на проверку документов, и откроется, что Джу из казарм удрал, не имея на то разрешения. Как-то так несправедливо получается – если ты живешь в казармах и учишься в лицее «Каменные Пристани», то распорядок ты соблюдать обязан, а если ты учишься в лицее, но живешь в городе – то все эти строгости писаны не про тебя…
А ведь Джуджели мог быть богатым человеком и иметь в городе дом или целых три дома. Сын он у своего отца один. Да вот беда: в папашиных поместьях правит кирэс Яана. А пасынка она выставила прочь. Папаша же помер лет шестнадцать или семнадцать назад, оставив Джу полным сиротой. Хорошо, нашлись добрые люди, пристроили учиться, да не где-нибудь, а в самой Столице. Но дальше Джу должен был рассчитывать только на самого себя. Ибо везение – основа временного счастья, а прилежание – счастья прочного.
Таким образом размышляя, Джу все же повернул и направился к площади. Народу туда стеклось уже порядком, и ему пришлось толкаться в задних рядах, привставая на цыпочки, чтоб лучше разобрать оглашаемый указ. От того, что он услышал, веселая бесшабашность с него мигом слетела. В государевом дворце был объявлен траур, завтрашний день начнется с похорон Первого министра, праздник новолетия не отменяется, но горожанам праздновать его следует дома, без уличных гуляний и с наименьшим шумом. Джу призадумался. Это что ж получается? Если такое дело – в казармах, скорее всего, не спят. Как возвращаться обратно? Привычным путем через окно может не получиться. Погулял, называется. О кабаке лучше даже и не думать.
Хотя способ вернуться был. Джу послонялся немного по набережной, поплевал через гранитный парапет в воду, раздумывая, как не повезло министру Энигору. С высшими чиновниками всегда так: либо ты не устраиваешь государя – либо тех, кто против государя. Предшественника Энигора, помнится, чуть не казнили за свободомыслие, но в последний момент государь Аджаннар смягчился и заменил смертный приговор пожизненной ссылкой в провинцию Гем и условием никогда не приближаться к Столице ближе, чем на пятьсот лиг… А Энигор был государю предан.
Так, за мыслями о жалкой участи придворных, Джу дождался, пока окончательно стемнело и в окнах жилых и присутственных зданий начали гаснуть огоньки. Потом он перебежал через Каменный мостик, пробрался к писчей конторе при речных складах и по старому мокрому ясеню влез на складскую крышу. С той крыши перелез на другой ясень – уже во дворе лицейского корпуса, оттуда перепрыгнул на павильон для фехтования, а уж там – на чердак родной казармы. И едва открыл чердачный люк и стал спускаться на этаж, как натолкнулся своим тощим задом на необъятное мягкое пузо инспектора, внезапно выплывшее из-за угла. Инспектор Дита имел неприятную привычку – ходить удивительно бесшумно для преогромных собственных размеров.
– Так-так, – сказал инспектор, сгребая Джу за шиворот вывернутого плаща и устанавливая на пол перед собой. – Что же ты ночью по крышам-то лазишь?
– Я… – сказал Джуджели. – Вот, душно стало. Дай, думаю, воздухом подышу. Сверху воздух чище…
– А плащ зачем вывернул?
– Ой, господин инспектор, я не рассмотрел в темноте.
– А это что? – палец инспектора указывал на рыбью шкурку у Джу на плече.
Джу покосился на блестящую в свете лампы предательскую чешую.
– С дождем с неба упало, – разъяснил он.
Инспектор пожевал мягкими губами.
– На конюшню и пятнадцать розог, – подвел он итог нежданной встрече.
Джу открыл рот, закрыл рот и снова открыл. Вот уж какого наказания он не ждал. Он даже не сообразил сказать, что высокорожденных, кому больше тринадцати лет, не порют. А Джу уж, слава Небу, исполнилось восемнадцать на днях.
– Но… я… я бегал в город. Там же министра Энигора убили, – потрясенный, еле выговорил он.
– Двадцать пять, – сказал инспектор. – Не за то, что бегал в город, а для того, чтоб по крышам лазить отучался.
Четверть стражи спустя, кусая от обиды и пережитого позора губы, Джу лежал на животе в казарменной постели и потрошил вытащенную из матраса тряпицу с деньгами. Там было все: за службу, сэкономленные пайковые, раздобытые игрой, даже подобранные как-то раз на улице. Они хранились, чтоб купить певичке подарок. Хорош будет ухажер при подарке и с поротой задницей.
Справившись с нехитрым пересчетом, Джу убедился, что снять квартиру месяца на три финансы ему позволяют. Если, конечно, эта квартира не будет расположена под стенами Царского Города, на Речных островах или подле Ман Мирара. Из остававшихся на выбор других районов Столицы добираться в лицей и на службу будет долго и неудобно, зато проклятые казармы с их порядками хоть на какое-то время можно будет послать псу под хвост. Джу решился.
Местом высадки был выбран один из островов на юго-западе большого архипелага; временем – раннее утро. Машины, лабораторное оборудование, секции жилых блоков сгружали в густой, как молоко, туман. Жителей на острове не было ни одного человека – только разрушенные временем дома, осыпавшиеся колодцы и могилы. В обмелевших колодцах плавали головастики, на могилах пахло прахом, в домах – плесенью.
Нэль спрыгнул с пандуса межорбитального бота и отправился любоваться окрестностями, предоставив другим беспокоиться о приборах, жилье и личном имуществе. Ничего, кроме одежды и карманного словаря-справочника, он все равно с собой не привез. Он готовился как переводчик с энленского и таргского и все необходимое для работы носил в голове.
