Хассан кивнул с таким видом, будто наконец-то услышал нечто существенное.
— Ясно. Таким образом, находившиеся на Голыше мужчины и женщины знали, что вы в любой момент можете свалиться им как снег на голову?
— Да.
— Расскажите, как проходила проверка, имевшая место двадцать третьего октября две тысячи шестьсот сорок пятого года по земному летосчислению.
Були ждал этого вопроса и имел наготове ответ. И ничего не поделаешь, если его слова прозвучат заученно.
— Мы с главным сержантом Мюллером высадились на Голыше приблизительно в двадцать часов. Было темно.
Хассан одобрительно кивнул:
— Расскажите суду, что произошло далее.
Були пожал плечами.
— Мы забрали с транспорта свои вещмешки и направились в здание космопорта. И тут перед нами проехал грузовик на воздушной подушке.
— Это был не простой грузовик? — спросил Хассан. — Он чем-нибудь отличался от других?
— Опознавательными знаками Легиона.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Мне это показалось интересным, и я пошел за грузовиком к стоянке «челнока».
— Вы заметили на «челноке» какие-нибудь знаки?
— Главный сержант Мюллер сделал голографические снимки этого борта. На носу было написано краской название «Королева границы» и номер Ай-Эс-Ви тире семь тысяч четыреста двадцать один тире три.
Хассан повернулся к Лою:
— К сведению суда, голоснимки, сделанные главным сержантом Мюллером, приобщены к делу как вещественное доказательство номер тридцать шесть, а расследование показало, что «челнок» зарегистрирован как грузовое судно «Королева границы». Он разыскивается полицией в связи с активной и разносторонней контрабандной деятельностью.
Фокс-Смит поднялся на ноги:
— Протестую! Последний комментарий советника не относится к делу и является предосудительным.
Судья махнул рукой.
— Принято. Комментарий майора отклоняется.
Хассан остался невозмутим. Зерно посеяно, и Лою его уже не выкорчевать. Обвинитель повернулся к Були:
— Что происходило потом?
— Мы с Мюллером стояли в тени и смотрели, как к «челноку» приближается капитан Пардо...
— Минуточку! — перебил Хассан. — Было темно... откуда у вас уверенность, что этот человек — Пардо?
— Он прошел под парящим фонарем, — твердо ответил Були, — и был зарегистрирован моим ручным компьютером.
Хассан притворился удивленным:
— Вашим ручным компьютером? Продемонстрируйте суду.
Скорее, это предназначалось для прессы, а не для суда — подобное устройство носил едва ли не каждый офицер.
Все же Були подошел к столу и даже закатал рукав, обнажив жилистое предплечье.
Экранчик был темен. Були нажал кнопку — засветилась голограмма. Возникли и закружились восемь миниатюрных голов. Семь были темны — это означало, что они вне зоны сканирования, одна сияла зеленым. Текст «М. Пардо» удалось прочесть всем.
Зал всколыхнулся — робокамеры, урча, подбирались ближе к голограмме. Були увидел на лице Лоя выражение, в котором только он мог узнать угрозу, и понял, что мосты сожжены.
Хассан кивнул:
— Итак, была задействована конкретно эта функция. И она идентифицировала капитана Пардо?
— Совершенно верно.
— А никто не мог ввести в ваш компьютер ложную информацию?
— Ручные компьютеры Легиона очень хорошо защищены.
— Продолжайте.
Були рассказал, как он окликнул Пардо, как главный сержант Мюллер счел необходимым загнать в патронник своего автомата патрон, и как они обыскали грузовик. В ходе обыска нашлось большое количество оружия, которое, как следовало из докладов Пардо, было утрачено.
Четыре часа кряду Фокс-Смит истязал свидетелей Хассана, и больше всех досталось полковнику Уильяму Були.
Но офицер отказался менять свои показания, и, если исходить из предположения о честности присяжных, можно было сделать вполне однозначный прогноз.
Покидая наконец здание, Були испытывал глубокое разочарование — в Пардо, в Лое и в самом Легионе.
Следующие два дня тянулись очень медленно. Хотя Були дал показания на суде, нельзя было исключать, что его вызовут повторно. Впрочем, он имел право отлучаться из лагеря, главное — находиться в пределах досягаемости.
Автотакси доставило офицера в Эль-Сентро — сердцевину старого города, видавшую много юношеских приключений Були. Окрестности раскрывались перед ним постепенно, как экзотический цветок, и даже обладали ароматом — правда, сомнительным.
Легионер велел машине остановиться и пошел знакомыми улицами. Исчезло немало излюбленных местечек, их сменили новые постройки, но всем недоставало прежнего шарма. А когда-то здесь стояли ночлежки, дешевые ресторанчики, бары с названиями «У Джерико», «Сержантский восторг», «Черное кепи»... Исчезли и сами легионеры, легко узнаваемые по коротким стрижкам, полковым татуировкам и суровым взорам. Зато остались нищие, сражавшиеся когда-то под чужими солнцами, глядевшие смерти в глаза и хоронившие друзей. И ради чего? Ради провонявших мочой улочек, ради презрения тех, за кого они проливали кровь, ради убогого утешения, которое дарит бутылка? Их, демобилизованных, тысячи, не найдя себе лучшего применения, они сбиваются в кучки и попрошайничают.
Були наблюдал, как сухонький коротышка с сохранившейся на руке эмблемой первого батальона приблизился к благополучному обывателю — гражданскому служащему, а может быть, владельцу магазина. Они обменялись фразами, бывший легионер дернулся, как от затрещины, а собеседник повернулся к нему спиной.
Офицер полез в карман, достал бумажник, из него — несколько банкнот.
— Капрал, прошу минуту вашего времени.
Легионер обернулся:
— Сэр?
— Хочу, чтобы вы мне оказали услугу. На Этане Четыре взвод первого батальона спас мою задницу, а мне так и не представилась возможность за это отплатить. Может, пригласите на ужин несколько товарищей? Я буду благодарен.
На глазах бывшего легионера набухли слезы.
— Да благословит вас Бог, сэр. Сделаю, и с удовольствием. Сэр, я понимаю, татуировка заметная, но как вы угадали мое звание?
— По манерам, — честно ответил Були, — и по шевронам на рукаве.
Капрал наклонил голову, увидел темные следы на материи и рассмеялся.
— Капрал всегда капрал!
Були кивнул и пошел своей дорогой. К капралу заинтересованно подтягивались другие отставники. Он показал деньги.
— Ребята, кажись, у нас намечается завтрак, и даже с пивком...
Они смотрели, как человек, подавший милостыню, пересекает улицу.
— Хочу, чтобы вы его запомнили, — задумчиво сказал капрал. — Некоторые стоят того, чтобы их мочить, некоторые — нет.
