Вообще-то насчет автомата и снайперки я погорячился, конечно. Это сразу по выходе из госпиталя я так думал, но потом, когда город начал меня в себя вбирать, я увидел, что за Родину каждый день борются миллионы людей, даже не думающих об этом. Они ходят на заводы и фабрики, стоят за прилавками, водят такси и делают для Родины огромное количество других каждодневных подвигов. Но она им все равно не принадлежит. Они ей принадлежат, а она им нет. Такая вот математика.
И вот тогда я впервые испугался по-настоящему. Так, как не боялся под огнем крупнокалиберных пулеметов, хотя это тоже не для слабонервных времяпрепровождение. Я понял, что, если бы меня убили тогда, это было бы самой большой глупостью, какую можно вообразить. Не глупо получить ножом в печень во время драки с грабителями, отбирающими последние деньги у матери троих детей. А вот погибнуть в бою, отстаивая чужую собственность, из которой кто-то другой извлекает прибыль, — глупо до невозможности. Это все равно что пытаться ценой собственной жизни остановить разборки между двумя городскими бандами, начавшими перестрелку из-за вопроса, кому снимать дань с казино. В общем, разница между казино и Родиной стерлась в ноль — и то и другое теперь было полноправной чужой собственностью. Только дань у владельцев Родины называлась не данью, а налогами, но сути это не меняло — все равно процент от прибыли.
Причем мне обидно было не столько за себя, сколько за деда — морского пехотинца, раненного во время керченского десанта. Я-то хоть деньги получал, пусть и скромные, от владельцев Родины, а он бил фашистов и победил, отстоял Родину совершенно бесплатно. Для Березовского отстоял, для Ходорковского и нефтегазовых корпораций. Они ею попользовались как следует, отстроились за границей, кого-то из них посадили, кого-то нет, а смысл все равно остался прежним. Просто придут другие владельцы, повыжимают из Родины еще по капле, может быть, некоторых из них тоже посадят.
И что самое удивительное, я понимал, что это нормально, что иначе никогда не было и никогда не будет. Одни владеют собственностью, другие на ней работают за скромную плату. И при первобытном строе так было, и при рабовладельческом, и при феодализме ничего в этом плане не изменилось, и при капитализме, и при социализме, и при нынешней демократии. Более того, я уверен, что и при коммунизме было бы точно так же. Весь мир принадлежит очень малому количеству людей, а остальные на них работают. И никакими бунтами, никакими революциями изменить ничего нельзя, а можно лишь поменять горстку одних владельцев на горстку других. Ну не может народ ничем владеть, что бы об этом ни говорили. А потому воевать народу нет никакого смысла — разве только за деньги.
Поэтому я и голосовал за Путина, когда его выбирали на второй срок. Многие обещали сделать профессиональную армию, но он первым сделал в этом направлении реальные шаги. Это было достойно как минимум уважения — не отбирать чужую кровь, а покупать ее.
Однако, кроме этого выбора, я сделал для себя и другие. После всех своих войн я начал последнюю — войну с иллюзиями, превращающими людей в быдло. Я вычленял вирусы заблуждений, рассаживаемые средствами массовой информации и народными слухами, препарировал их, пытался понять, как они работают, на каких низменных чувствах играют и кому они выгодны.
Я выбрал цель. Нет, этой целью не были газеты или телекомпании. Я слишком хорошо умел убивать людей, чтобы опускаться до терроризма. Терроризм — оружие трусов, а я себя таковым не считал. Моей целью стали иллюзии сами по себе, а не те люди, кто придумывает их и распространяет.
Я выбрал оружие. Не снайперскую винтовку, с которой неплохо умел обращаться, а отказ от иллюзий. Для себя самого. Никому другому я навязывать ничего не собирался, даже пропагандировать свои идеи мне бы в голову не пришло. В общем, я не хотел никого освобождать от иллюзий, я просто решил обороняться от них сам, не пускать их к себе в голову, отказываться от взгляда на жизнь, к которому они подталкивают, — и все.
За несколько недель, проведенных в городе после госпиталя, я понял, что не ошибся ни в выборе цели, ни в выборе средств. Были и первые победы. К примеру, я выследил одну пронырливую идейку, проползающую в умы из рекламных роликов, отыскал в себе ее следы, поймал за хвост и навсегда вышвырнул из головы. Это была иллюзия того, что быть бедным хорошо, а богатым — стыдно.
«Говорят, что они крепко стоят на ногах, — говорил рекламный диктор за кадром, пока на экране переходили дорогу мелкие клерки какого-то крупного коммерческого учреждения, — и нам до них никогда не подняться. Но это только кажется».
Далее камера начинала двигаться вперед, менеджеры разбегались, а на экране появлялся логотип «Лада». Такая вот дурь. Как будто обладать наспех свинченной пьяными слесарями «Ладой» было куда более почетно, чем работать мелким менеджером в крупном коммерческом учреждении.
Я знал, что этой иллюзией поражено большинство населения нашей необъятной страны, покупающего отечественные сигареты потому, что это якобы патриотично. «Мальборо», мол, пусть буржуи курят. Хотя стоит глянуть на боковинку «Золотой Явы», чтобы найти там торговую марку истинного производителя — того же самого, что и у «Мальборо», кстати. «Ява», конечно, дешевле, но не потому, что отечественная, а потому, что американцы набивают ее коровьим дерьмом вместо табака.
То же и с пивными брендами, которые все без исключения принадлежат западному капиталу. Однако, зная, сколько людей находится под властью этих иллюзий, я не собирался проповедовать отказ от них. Это была моя война, и ничья больше. Я хотел хоть раз повоевать сам за себя, а не за кого-то другого. И чем дальше, тем больше мне это нравилось.
Убив в себе первую иллюзию, я понял, что в богатстве нет ничего постыдного. Напротив, богатство есть мера человеческого достоинства — во сколько каждый сам себя ценит. А если так, то любой честный способ заработка хорош. То есть быть водителем «Мерседеса» и получать пятьсот долларов в месяц ничуть не хуже, а даже лучше, чем с теми же навыками развозить пиццу на раздолбанной «Ладе» за сто пятьдесят. И если ты зарабатываешь мало, то это повод для поиска новой работы, а не для гордости.
Правда, в этом поиске мне поначалу не очень везло. Бывшему армейскому капитану, уволенному по состоянию здоровья после ранения, не так легко устроиться на гражданке, как можно подумать. В серьезные охранные фирмы не берут по многим причинам. Во-первых, твой боевой навык там никому не нужен. Здесь город, а не чеченские горы. Во-вторых, здесь важен высокий рост и внушительный вес, дистанционно убеждающий потенциального злоумышленника, что с таким громилой лучше не связываться. Даже если громила на ногах едва держится. Я же ни ростом, ни весом похвастаться не мог — снайперу это ни к чему, только мешают забираться на высокие огневые точки и таскать с собой снаряжение.
