– Типа, где здесь заросли клюквы и когда собирать грибы?
Фомин опять затрясся от смеха.
– Слава богу, в себя пришел, – сказал он, хлопнув меня по плечу.
– Да я и не уходил.
Когда мы возвращались через плац к караулке, Фомин неожиданно посерьезнел, вспомнив о чем-то.
– Забыл рассказать еще кое-что важное. Короче, это... Не спускайся часто в бункер. Первое время жуть как хочется глазеть на вещицы, которые там лежат, но лучше этого не делать.
– Почему? – спросил я. Жизнь во мне снова начала пробуждаться. Свежий воздух подействовал ободряюще.
– Захарыч рассказывал, мой предшественник – кстати, тоже капитан. Он служил на спецхране, когда здесь исследования шли. По его словам, в конце восьмидесятых в этом бункере сошел с ума ученый.
Я превратился во внимание.
– Двое их было в смене, – продолжал майор-ракетчик, – несколько лет работали вместе, товарищи, что ли. По крайней мере оставались ими до тех пор, пока один из них не притащил из дому обрез и не высадил другому мозги. После этого ногтями выцарапал себе глаза. Когда его спросили, дескать, чего ты, урод, наделал, он ответил, что никак не мог увидеть Сияющее Великолепие.
– Что он не мог увидеть?
– Сияющее Великолепие. Ну, с выцарапанными глазами, наверное, виделось лучше... Короче, никто не знает, что стало причиной того инцидента, хотя расследование долго вели. Пришли к выводу, что этот хмырь очень много времени проводил наедине с чужеродными элементами, вот психика и не выдержала. Я, сказать по правде, в эту историю не особо верю. Но в бункер без лишней надобности не спускался. Что и тебе советую.
– Сдался он мне...
– Ну да, сдался, – усмехнулся Фомин. – Видел я, как у тебя глазки загорелись, когда ты про НЛО услышал.
В караулке я принял у него ключи, папку с инструкциями, журналы, ведомости, личные карточки караульных.
– Ну, удачи, Валера! – сказал Фомин, когда мы расставались возле ворот. Он долго не отпускал мою ладонь в прощальном рукопожатии. – Не переживай, здесь все не так тухло, как кажется.
Он снова хихикнул, затем, горбясь и прихрамывая на левую ногу, отправился через луг по утоптанной проселочной дороге в сторону Коровьино. Я и восемь гектаров, обнесенных колючкой, остались у него за спиной. Когда на этом чертовом спецхранилище все пошло кувырком, я вспоминал его последнюю ухмылку. Майор Фомин будто знал, что самое интересное меня ждет впереди. Спецхранилищу придется пережить такой штурм, с каким не сталкивалась ни одна крепость, ни один осажденный город.
Семья для меня всегда была чем-то святым. Что бы ни происходило в моей жизни, какие бы соблазны я ни испытывал – я не смел изменять жене. Ни-ко-гда. Однако Юлька однажды сказала, что лучше бы я гулял налево, чем ей наблюдать каждый день мое «скотообразное», как она выразилась, состояние... Ну да, я пил. Чуть больше обычного. То есть обычно – это по выходным, в праздники и дни рождения. А я пил чуть больше.
Каждый день.
Конечно, поначалу за мной такого не водилось. Я был молодым и нахальным лейтенантом, отличником боевой подготовки, только что вернувшимся со Второй Чеченской, где мне даже удалось немного пострелять под Шали. Юлька говорила, что вышла за меня замуж потому, что я показался ей не таким, как все. Особенным. Не знаю, что она во мне нашла. Сейчас она говорит, что и сама не помнит. От молодого улыбчивого лейтенанта остался только призрак с четырьмя звездочками на погонах.
С каждым годом маховик алкогольного влечения раскручивал обороты. Поначалу я не признавал водки без хорошей компании. Но потом наличие компании стало несущественным, на замену водке пришли спирт, одеколон и аптекарские настойки. Я потерял форму, располнел, стал быстро пьянеть. Раньше пол-литра были для меня как включение двигателя на прогрев, настоящий полет начинался лишь после дозаправки. Теперь, к тридцати четырем годам, печень словно съежилась и пол-литра вполне хватало, чтобы у организма начались проблемы с памятью и координацией.
На самом деле удивительно, факт, достойный Книги рекордов Гиннесса, что я так долго продержался на службе, что меня не выкинули с нее намного раньше. А все потому, что не похмелялся по утрам. Сколько бы ни вошло в меня накануне, стоит поспать три-четыре часа – и утром я встаю как огурец, только запах один. Обычно я перебивал его одеколоном, отчего получил кличку «Богема» – из-за сопровождавшего меня повсюду аромата. Солдаты от скуки любят придумывать прозвища. Короче, мое хобби пить все, что горит, касалось службы только краем. Остальными же многочисленными гранями оно обрушивалось на семью.
Юлька говорит, что уже не помнит, какой я бываю трезвый. Только на фотографиях в альбоме. Она, конечно, кривит душой, вразнос-то я пошел в последние годы. За это время она трижды порывалась уйти, но каждый раз я клятвенно обещал, что завяжусь в морской узелок. Знаете, когда захочу, я могу быть очень убедительным. Я сажал ее за кухонный стол и, преданно глядя в глаза, повторял: «Ну посмотри на Настю! Как она будет расти без отца? Как?!» Настя у нас чистый и светлый ребенок, открытая душа. И я, и Юлька прекрасно понимали, что развод обернется для нее психологической травмой. После моих слов Юлька обычно сдавалась и шипела сквозь зубы, какая я все-таки сволочь... Вообще она у меня незлая: закончила филфак и работает учителем литературы у старшеклассников. Они ее уважают, потому что она привлекательная, знаете, нечто вроде подросткового секс-символа, и к преподаванию предмета подходит нестандартно, учиться у нее интересно. Коллеги ее жалеют: такая замечательная женщина и такой непутевый муж...
Так что служить я мог хоть до старости, если бы не досадный случай, из-за которого все полетело кувырком. Накануне того дня поспать мне не удалось вовсе. Из Германии на побывку приехал мой школьный друг Димка Самсонов, с которым мы не виделись лет пять. Гудели ночь напролет. Наутро глаза у меня были красными, ноги заплетались, а запах изо рта шел такой, словно из пасти Змея Горыныча, – никакой одеколон не спасал. А тут еще в часть приехал проверяющий из штаба округа. «Это что у вас такое? – опешил он, когда я вывалился отдать рапорт командиру части. – Да он же в говно!» И тут же – уволить. Наш «батя» Савелыч, хороший мужик из Иваново, попытался замять дело. Дескать, строгача мне влепят и все такое. И проверяющий почти согласился на компромисс. Только я не знал о достигнутом соглашении и при первой удобной возможности от души смазал ему по мордам... Под трибунал не попал чудом. Зато в военном билете появилась замечательная запись: «Уволен из рядов Вооруженных сил РФ за невыполнение условий контракта». Будто в контракте что-то сказано о том, что нельзя бить морды проверяющим!
