2
Реми догадывалась, что Прозерпина не будет выглядеть как Женева, Москва или Токио. И все же поездка по улицам главного города Сирены только усугубила ее меланхолию.
Не город. Поселок, который расползся по холмам, как расползается манная каша по столешнице, если ее наляпать мимо тарелки.
Фрагменты старых колониальных кораблей, переоборудованные в склады и депо. Одноэтажные дома из известняка, белого или желтого, с железными крышами. Повсюду теплицы и парники — земные растения на Сирене приживались только на привезенном черноземе и под светофильтрами, которые могли защитить от интенсивного ультрафиолета второго солнца — компонента «Б» двойной звезды Тау Скарабея.
Центр Прозерпины тоже не подавал особых надежд. Тут находилось белокаменное здание городского совета, управление Колониальной охраны, совмещенное с пожарным депо, несколько баров, двухэтажный супермаркет и гостиница, окруженная молодым дендрополиповым парком.
Часть кортежа остановилась на площади перед городским советом. Серебристое авто, в котором ехал губернатор, мистер Марвелл и Пасадель, въехало в парк, за ним в аллею завернул джип с Грезой, О’Ливи и Реми.
Возле парадного они вышли из машин.
Реми без интереса окинула взглядом сероватый гостиничный корпус, кивнула в ответ на пылкое приветствие директора гостиницы. Обошла внедорожник, собираясь осмотреть дендрополипы. Как ни странно, Греза и О’Ливи потянулись следом за ней. Но до аллеи трубчатых деревьев-кораллов они не добрались.
— Господи! — захныкала Греза. — Ну что это такое!
— Акслы, — ответил О’Ливи, и Реми сейчас же обернулась.
— А почему они в платьях, Грегори? — продолжала ныть Греза. — Меня сейчас стошнит! Господи… — она побледнела и шмыгнула обратно — к Марвеллу. Вместе с ним скрылась в гостинице.
Два зеленокожих и круглоголовых существа показались из-за угла гостиницы. Одежда на них, без сомнения, была человеческой: платья из пестрого ситца. Реми читала, что аборигены Сирены не носят даже набедренных повязок и не понимают, зачем это нужно. Но тех, кто жил вблизи человеческих поселений, земляне заставили соблюдать видимость приличий.
Девочки-акслы смотрели на людей, попеременно моргая выпуклыми глазищами. Казалось, их растянутые до ушных мембран рты все время улыбаются. Одной Реми дала бы не больше двух годиков, другой — лет шесть. Но она могла и ошибаться, все-таки это были нечеловеческие дети.
Нельзя сказать, что аборигенки показались ей совсем уж уродинами, но эти рты… Окажись среди подруг Реми кто-то с такой хлеборезкой — сразу бы завоевала прозвище Лягва, или того хуже — Жаба.
Фотовспышка осветила зеленые лица девочек, заставив их зажмуриться. Вернее, натянуть на глаза нижние полупрозрачные веки.
— Реми, встаньте рядом с ними, я сделаю шикарный снимок для вашего выпускного альбома, — предложил О’Ливи.
— Опоздали. Я окончила школу два года назад, — сказала она, а затем улыбнулась и подала старшей девочке руку. Та доверчиво протянула навстречу перепончатую лапку.
— Первый контакт! — О’Ливи передвинулся в сторону, подбирая выразительный ракурс.
Лапка девочки-акслы была теплой и чуть-чуть влажной.
— Правда, что они амфибии? — спросила Реми.
— Земноводные, — пробубнил О’Ливи. — Первые поселенцы прозвали их акслами, от слова «аксолотль», но я особого сходства не вижу.
— Я держала когда-то аксолотля в аквариуме.
— Да что вы? Наверное, в то время вы еще носили заколки с фенечками?
— У вас не найдется какой-нибудь безделушки, чтоб я могла им подарить?
Писатель достал из внутреннего кармана пиджака автостило с именным лейблом «Грегори О’Ливи».
— Спасибо, Грегори! Дочка босса этого не забудет! — Реми не оставила О’Ливи времени для размышления — отдавать или не отдавать, выхватила автостило и всунула старшей аксле в коготки. — Держи, лягушонок!
— Дарю, — сказала девочка немелодичным голосом и прижала подарок к груди.
— Этой штучкой можно писать разные слова, — принялся объяснять О’Ливи. — И еще рисовать. Только сначала надо нажать во-о-он ту кнопочку.
— Я покажу! — Реми отобрала автостило у растерявшейся акслы. — Грегори, у вас есть бумага?
О’Ливи развел руками. Реми решительным шагом направилась к машинам.
— У вас есть бумага? — спросила она у водителя внедорожника; тот молча захлопнул дверцу и завел мотор.
Реми взбежала на крыльцо, с сомнением поглядела на швейцара. Но тут двери распахнулись, и на пороге показался губернатор.
— У вас есть бумага? — повторила вопрос Ремина.
Губернатор услужливо улыбнулся. Полез в пиджак и через миг извлек из кармана старомодную позолоченную визитку.
«Фердинанд Мендолини» — сверкала надпись на лицевой стороне.
— Спасибо! — бросила Реми и умчалась обратно.
Она нарисовала на обратной стороне визитки смешного лягушонка и показала девочкам.
— Не я, — выкрикнула вдруг старшая, отталкивая рисунок. — Не я! Не я!
Реми опешила.
— Аборигенка не оценила ваши способности к рисованию, — насмешливо сказал О’Ливи. — Но не стоит обижаться на девчонок, они ведь не люди. Они аксолотли.
— Это сестры Христофоровы! — объявил кто-то зычным голосом; Реми обернулась и увидела, что к ним приближается швейцар. — Вы им лучше монетку дайте!
— У вас есть монетка? — спросила Реми у О’Ливи.
— Представьте себе, дочка миллионера! — писатель подал девочкам-акслам купюру.
— Дорого! — отозвалась старшая. — Нравится!
— Кофеты! — пискнула маленькая.
Аборигенки удалились.
— Они у нас вроде как на заработках, — сказал швейцар.
— То есть? — переспросил О’Ливи.
— А туристам легче привыкнуть к виду взрослых аксл, после того как они познакомятся с малышками Христофоровыми. Они ведь вас не напугали?
— Что вы! — усмехнулся О’Ливи. — Они очень милые… то ли рыбы, то ли жабы, то ли люди.
…В ресторане потчевали блюдами из местных продуктов. Губернатор произносил за тостом тост. Папа́, который порицал возлияния, цедил коньяк из пузатого бокала да поглядывал с неприязнью на жареных полурыб-полуптиц, на моллюсков, приготовленных всяческими способами, на пахнущие морской капустой рулеты и паштеты: к морепродуктам он не прикасался категорически. Реми осторожно пробовала то одно блюдо, то другое. Она заметила, что Грезы и О’Ливи в зале нет. Наконец она тоже выскользнула из-за стола и поднялась в апартаменты.
Багаж ждал ее в комнате. Реми отыскала потертый кофр, вытащила из него гитару, залезла с ногами на кровать и принялась перебирать струны.
