— Убежал, прикончив пятерых или шестерых. Еле из леса выбрался — почти невменяемый. Добрался до своих коллег, сообщил. Сперва решили, что парень не в себе. Зато можешь представить, что потом началось. Как-нибудь прочти канадские отчеты — впечатляет.
Эд снова замолчал.
Оля представила. Во всех подробностях, как это иногда показывают по телевизору — с вертолетами, снайперами, ракетным обстрелом.
— Думаешь, весь город взяли и вынесли нафиг? Как бы не так! — Эд усмехнулся. — В общем, больше в деревне никто не живет. Когда в те места заявились, никого не было вообще — ни людей, ни зомбаков. Все в Запределье провалились, остались только дома — и ничего больше.
— И никого не спасли?
— Некого там было спасать, Ольга, просто — некого, — ответила за Эда Настя. — А ведь потом уже выяснилось — люди вполне могли оттуда бежать, причем — без наших. Могли даже зомби прикончить. Они не захотели. Ждали помощи — ну, вот и дождались.
Оля с ужасом посмотрела на своих друзей.
— Да, бывает и такое. — Эд выглядел совершенно спокойным. — Люди иногда любят надеяться, а не действовать, отсюда и результат. А расхлебывать приходится нам. Например, взять и найти тех, кто создал этих зомбаков. И у нас, и в Бразилии. Не беспокойся, мы — не наши коллеги из Рио-де-Жанейро. Это они пускай ходят в белых штанах, смотрят «Изауру» и машут рукой на все проблемы. А мы будем искать дальше.
Глава 19
Ужас бомжей
Санкт-Петербург, сентябрь 2010 г
Отчество бомжа накрепко забыла История (и не только История, но и он сам). Однако фамилия, как ни странно, сохранилась — Мазилин. И имя — Виктор — тоже завалялось где-то в глубинах его накрепко пропитой памяти.
Фамилию он даже оправдывал — некоторое отношение к ремеслу художественному имел (в прошлой жизни, разумеется).
В нынешней ему было не до того. Спившийся художник-декоратор падал на дно со всею стремительностью — сперва вылетел из престижного театра, потом сменил множество непрестижных. Вскоре он провел замечательную коммерческую операцию — «квартиру продал, деньги пропил». К этому моменту Витька уже окончательно потерял работу, оставался один шаг — забыть отчество. Он этот шаг сделал, зато фамилия прижилась, став прозвищем.
Бомжевание — это процесс одичания. Поэтому большинство бомжей возвращаются к занятиям своих далеких, недавно спрыгнувших с деревьев и еще не до конца потерявших хвост, предков — к охоте и собирательству. Охотятся эти дикари на таких же одичавших кошек и собак, а собирают… Ну, вот тут все же чувствуется некое влияние цивилизации. Собирают они все, что плохо лежит.
Витька специализировался на бутылках.
Конечно, много на сборе бутылок заработать не удавалось. Часто приходилось довольствоваться настойкой боярышника, купленной в аптеке. Но порой ему удавалось добыть и что-нибудь получше и посущественнее — к примеру, портвейн «три семерки».
Тогда он мог позволить себе культурный отдых.
В этот день был именно тот самый случай. Вчера, в выходной, народ пил — и пил вполне много. И очень много бутылок оставил после себя — в наследство бомжам. Так что на утро Витьке Мазилину даже и собирательством-то особенно заниматься не пришлось — он отлично знал все неприметные уголки на своей территории, где остаются пустые бутылки. Выручки хватило аж на целых два пузыря портвешка.
Вот с этим богатством в грязном потертом мешке он и забрел в небольшой скверик, расположившийся между плотно прижавшимися друг к другу домами в одном из центральных районов. Конечно, район-то был центральным, но вовсе не из тех, что демонстрируют туристам. Туристов везут к Исаакиевскому собору, к Смольному, им показывают Невский проспект, Эрмитаж и Русский музей. А совсем рядом, буквально через улицу-другую, располагаются те старые кварталы, которые никак не задействуешь в турбизнесе. Ну, если только какой-нибудь импортный сноб, уставший от культуры и красот, не попросит показать ему «пьетербургские трусчхоби». В чем-то он будет прав — со времен Раскольникова и старухи-процентщицы они изменились очень мало.
Вот в подвалах таких трущоб и угнездился Мазилин и ему подобные.
Нельзя сказать, что здесь все здания — ветхи, а жители — сплошь нищие. Ничего подобного — встречаются и вполне приличные узенькие улочки, живущие какой-то своей, несуетной и спокойной жизнью.
Между прочим, именно в отражении таких кварталов в Запределье может выжить даже провалившийся туда человек из нашего мира — конечно, если будет соблюдать некоторые несложные правила. По крайней мере, там — безопаснее всего.
Скверик, облюбованный Витькой, был вполне нормален. Правда, все скамейки на поверку оказывались ломаными — но на них можно было сидеть, а это не о всякой-то скамейке скажешь.
Между прочим, на одной из скамеек кто-то уже сидел. Витька остановился, вгляделся, вылупив мутные похмельные глаза. Тут же выяснилось три вещи — во-первых, сидевший человек был женского пола, во-вторых, лица дамы было не разглядеть, в-третьих же, принадлежала она к тому же самому сословию, что и он сам.
Симпатичной внешностью Мазилин не отличался никогда. Был он коренастым и (невзирая на бомжовскую жизнь) слегка разжиревшим. К этому можно добавит острый нос и обвислые щеки, словно бы изъеденные временем скитаний по подвалам. Ну, и, естественно, о бритве он позабыл давно и основательно.
Тем не менее, определенным успехом у дам, он пользовался — что в прежней жизни, что в нынешней. Конечно, в нынешней дамы были определенного сорта и сословия, ну да Витьке к такому было не привыкать.
Поэтому присутствие на скамейке бомжихи его нисколько не огорчило — скорее, наоборот. Слегка подумав и проведя грязной ладонью по слипшимся волосам, он решительно направился к скамейке.
Бомжиха даже не заметила, что к ней кто-то подваливает. Так и сидела в той же самой позе, слегка склонив голову и спрятав лицо в то, что можно было с некоторой (большой) натяжкой назвать рукавами одежды — рваного и ветхого рубища.
— Ну, вот оно… — пробормотал Витька, доставая из серой сумки одну из драгоценных бутылок, наполненных живительной жидкостью.
Бомжиха никак не отреагировала на его присутствие, так и сидела на краешке скамейки, словно бы не было на свете никакого Мазилина — да и самого белого света заодно.
Это несколько обижало.
Впрочем, излишней обидчивостью Витька не страдал — как и излишней брезгливостью. Он, памятуя о Том, что отдых должен быть КУЛЬТУРНЫМ, полез в сумку и достал то, что для бомжа можно считать большой редкостью — пару пластиковых стаканов, почти что чистых, стыренных им позавчера около какого-то лотка. Не пить же хорошую жидкость да из горла!
