— Не до подруг мне. Сама видишь: качаю все, что можно и нельзя. Времени ни на что не хватает.
— И всего лишь сорок пятый при этом…
— Ну так об уровне в последнюю очередь думаю.
— И верно. Он далеко не всегда нужен. Ой! Ты ведь вчера был сорок четвертый! Да?!
— Как и ты, уровень здесь потерял, пока один бегал. Восстановил уже, ты не заметила, чуть-чуть надо было поднять.
— Ага, не обратила внимания. Поздравляю. Рос, если до обеда шестьдесят кусков руды и после столько же, то сто двадцать может получиться.
— Ну да.
— А чтобы уйти отсюда, надо триста добыть. За неделю можно справиться.
— Еще и лута из мобов набьем, глядишь, разбогатеем чуток.
— Здешнего лута никто не знает, непонятно куда его применять.
— Буду экспериментировать. Создавать разные вещи с его участием. В случае удачного создания может открыться часть скрытых свойств предмета. Глядишь, что-то ценное окажется.
— А если создание не получится?
— Тогда лут пропадет. Он редко при работе сохраняется, только если очень повезет. Тем более без куба преобразования: тот куда экономнее.
— Жалко… Но все равно надо что-то делать. Пытаться.
— Куб преобразования нужен, тогда шанс потери лишних предметов снижается сильно.
— Да поняла я. А можешь прямо сейчас что-нибудь сделать?
— Нет, Штучка, я пока занимаюсь зачарованием. Вечером или утром — возможно.
— И что зачаровываешь?
— На драгоценных камнях тренируюсь.
— На камни нельзя накладывать эффекты.
— На необработанные нельзя. Посмотри на свой посох: аметисты огранены, агат отполирован, как и пластинки из него.
— Ты еще и огранщик?!
— Как видишь.
— Я начинаю чувствовать себя совсем неполноценной… А камешки жалко.
— Почему?
— Они ведь вроде рассыпаются при неудачах.
— Ага. Но это нечасто случается. Я пойду назад, пора возвращаться к золоту. Ты отдыхай, если устала.
— Нет. Я все-таки прикончу этот кусок железа. Даже азарт какой-то появился.
— Тебе надо было шахтера качать.
— У женских персонажей бонуса к шахтной работе не бывает.
— Да? Не знал.
— Разве видел когда-нибудь девочек-шахтеров?
— Нет.
— Вот мог бы и сам догадаться. Лучшие шахтеры — это гномы. Но у них расовые бонусы разделены: мужчинам шахтные прибавки, а женщинам разная ерунда вроде бонуса к ювелирным и мелким кузнечным делам. Потому они и любят украшения делать, и броню красивую, парадную. Я сама вначале думала гномку качать, ради денег, но прикинула, что смысла нет: в нее поначалу вкладывать много придется, а где я такие деньги найду? Рос, сюда бежит кто-то.
— Слышу. Вставай, прикончим его — и за работу.
На сто тридцатом куске руды Рос вернулся к Штучке, добил ее ресурсы, и вместе отправились к выходу. Хотя забрались далековато от него, в лабиринте извилистых проходов он не путался. С картографией, прокачанной до девяти, заблудиться непросто.
Снаружи солнце бросало последние лучи на окружающие провал скалы. Штучка, задрав голову, хмуро произнесла:
— Вон, все также сидит на краю.
— Ты о чем?
— Чей-то перс на противоположном от респа краю сидит. Спускались когда, он поднялся, посмотрел на нас — и вновь сел. Посмотри! Опять поднялся!
Рос увидел высокого персонажа, стоящего на краю обрыва. Рассмотреть детали было невозможно с такого расстояния, но он показался ему смутно знакомым.
— Все побросали персов, а он нет. Таращился на нас утром и сейчас смотрит.
Наблюдательность девушки Роса удивила: сам он ничего не замечал. Да и не смотрел в ту сторону. Чего там интересного? Серая скала, и россыпь таких же серых валунов под ней.
— Кто он такой? — спросил Рос.
— Не знаю. Похож на одного из тех, с кем мы сюда попали. Но не могу сказать точно, очень далеко он. Сходим к нему?
— Зачем?
— Не знаю. Какой-то интересный он. Видит же, что мы тут неплохо устроились: ходим бодро, то есть не голодаем, и с посохами, непонятно откуда взявшимися. Но не просит помочь или поделиться едой. И вообще не пробует подойти. Но смотрит. Странно ведь.
— Пожалуй, да.
— Интересно, кто он?
— Ну пойдем проверим. Если никуда не торопишься.
— Минут пятнадцать посидеть могу. А потом до утра убегу в реал.
Игрок и правда оказался знакомым. Тот самый нордер, с которым Рос сидел в загоне возле разрушенных стен пылающей Арбенны. И ник не забыл: Тангал.
Нордер сидел на валуне, остановившимся взглядом уставившись на дно провала. Лицо, усеянное буграми костяных бляшек, было осунувшимся, и вообще выглядел он не первосортно. Неудивительно, если учесть, что в лучшем случае последний раз ел позавчера. Это в реале можно несколько дней не испытывать проблем, если не считать сверления дополнительных дырочек на поясе, а игра не прощает даже кратковременной голодовки.
— Он, похоже, в реал ушел, — сказал Рос.
— Не совсем, — тихо ответил нордер, едва заметно покачав головой.
— Тангал, а почему ты не ушел со всеми? — неуемное любопытство Штучки требовало ответов.
— Мне некуда уходить…
— Как это?
— Девочка, мне столько лет там, в вашем реале, что даже страшно произносить такую цифру. Я прожил жизнь и сюда пришел навсегда.
— Вы один из тех, кто остался в игре? Думаете, что у вас это получится? — спросил Рос.
— Здесь нет разницы, кто ты в Третьем Мире: во Втором мы все обращаемся друг к другу на «ты». В противном случае — это считается неуважением.
— Ладно, как скажешь. Так ты один из них?
— Да. Надеюсь, что останусь в этом мире навсегда. Я не хочу выходить, там лишь боль и скука. А здесь хорошо…
— Чего же хорошего! — возмутилась Штучка. — Разве приятно умирать от голода? Другие могут выйти в реал, оставив тела этим заниматься без них, но не ты.
— Идеал недостижим. Голод? Голод не самое худшее, что здесь случается. Возможно, это испытание. Бог хочет убедиться, что я тверд в своем решении. А если и не так — это тоже опыт.
— Рос… — умоляюще протянула девушка.
Тот, встрепенувшись, проклял себя за скудоумие, протянул Тангалу кусок мяса:
— Держи. Это хорошее мясо.
— Я знаю.
— Откуда?
— Странного вида похлебку, которую выдают в награду за золото, есть невозможно, а по вас заметно, что не голодаете.
— Ешь, одного куска на день хватает, но лучше возьми два, ты силы потерял.
Тангал, не притрагиваясь к протянутому мясу, поднялся во весь немаленький рост нордера. Пожалуй, он даже с матерым огром мог конкурировать: на две головы выше Роса, и, несмотря на голодовку, от него по-прежнему веет нешуточной силой.