Он должен был стать демоном Нэйдбералуга. Шумным одержимым, или, возможно, аватарой бога, первой ступенью возвращения шийбирского Властелина из небытия. Эрдан знал, что сам не способен справиться с силой, которую пытался заполучить — однако он, хотя и был изгнан из Кильбрена, по–прежнему оставался посвященным Источника, и поработить его практически невозможно. Даже бога Эрдан победил. Божество ночи — его сознание, индивидуальность, воля — убралось в ничто, из которого пыталось выбраться, в то время как сила — осталась. Ее, этой силы, было не так уж много по сравнений с той мощью, которой Нэйдбералуг обладал до битвы с демонским князем, но то, что покажется маленьким слону, может быть огромным для воробья. Эрдан прикоснулся к Высшему Волшебству, таящемуся в пламени, что произрастало из тела мертвого бога, ибо в этом ростке пылающей темноты было заключено Имя.
Истинная Речь является той основой, к которой восходят все прочие способы общения — от человеческих языков до бессловесного общения призраков и духов. Язык цифр и алгебраических формул; символика, использующаяся в ритуальной магии; Искаженное Наречье, на котором пишут классические заклинания и сами Формы — все это лишь в большей или меньшей степени искаженные образы подлинных Имен. Чем ближе язык к своей основе, тем большую силу он имеет. Слово — на каком бы языке не произносилось оно — не есть просто звук или набор букв; оно является также незримой тонкой структурой, влагающей смысл, содержание в ту или иную форму. Эта тонкая структура — ни смысл, ни внешний знак, указывающий на смысл, а то, что собирает их воедино; и в эту структуру, как необходимая ее часть, входит и собственная воля произносящего слово. Поэтому простой человек не может вместить в себя много Форм — ведь Формы весьма сильны по причине близости к Истинным Именам, и слабого Дара недостаточно, чтобы удержать их. Тем более трудно вместить в себя Имя — большинству младших богов известно, в лучшем случае, лишь несколько Имен. Колдовского Дара Эрдана хватило, чтобы вместить одно, и Имя, которое он получил, было Именем Тьмы. Ему казалось, что он чувствует Имя в себе — когда он думал о нем, перед мысленным взором возникал то образ сложного вращающегося символа, то сгустка пульсирующей темноты, то неописуемых врат в никуда, на предельную глубину Стихии. Тьма поселилась в его груди, потому что Имена произносятся не устами, а сердцем.
Он долго стоял там, у иссохшего тела бога, привыкая к изменениям, которые производила в нем приобретенная сила. Восприятие его изменилось, стало больше и глубже, а также сместилось в ту часть энергетического спектра, где властвуют ночь, пустота и тайна. Нельзя сказать, что он перестал быть человеком — Имя не поработило его, он был достаточно силен, чтобы принять его мощь, но он уже был не только человеком, но и кем–то большим; его природа усложнилась, и хотя сама личность, кайи — то, что воплощается в природе — осталась прежней. Прежняя человеческая природа включалось в новую природу как часть. «Человек» стало для него лишь одним из возможных состояний, но были и другие, и для существования здесь, в мире духов, они подходили куда больше. Он изменился, перешел в иной способ существования. Он стал терафимом, потоком живой темноты, и вошел в Стихию как в открытую дверь. Каждая из Стихий внутри себя — это целая вселенная; так же, как Эрдан мог теперь переходить из состояния человека в состояние высшего демона, так же и Стихии имеют свои способы существования, величайшие из которых именуются Царствами: вся совокупность Стихий, организованная по общим правилам, — и составляет одно Царство; организация Стихий по другим правилам — иное Царство. Но если войти в саму Стихию и погрузиться в ее недра, различия между Царствами будут иными либо вовсе не будут иметь никакого значения. Можно провести аналогию с предметом, который разглядывается с разных сторон: разные стороны предмета — это разные Царства, а сам предмет — Стихия. Но внутри предмета различия между сторонами видятся иначе: внешние образы пропадают, внутренний же образ дает понимание нерасторжимого единства предмета, который со стороны хотя и может выглядеть по–разному, внутри всегда остается единым целым.
Так началось его странствие в глубинах Тьмы, продолжавшееся, по людскому летоисчислению, более столетья. Его ждало множество тайн и открытий, невообразимые опасности и удивительные создания таились там, далеко за пределами обыденности — рассказать о путешествий Эрдана можно было бы многое, но здесь этому повествованию нет места. Он сам, пребывая в состоянии демона, свободно общался с обитателями Тьмы — в своей новой форме он мыслил, чувствовал и действовал, как демон. Иногда ему приходилось сражаться, отстаивая свое право на существование или ради того, чтобы заполучить желаемое. Он жил в согласии с логикой тех миров, в которых находился, и не смотря на все опасности, чувствовал себя в них как дома. В образе демона он совершал действия, которые, будучи описаны на языке людей, представились бы людям чем–то совершенно омерзительным, неестественным, невозможным, однако для Эрдана–демона они были совершенно естественны и нормальны. Он беседовал с темными богами и древними созданиями, помнящими еще эпоху великой империи, воздвигнутой здесь двуликой Богиней Ночи — одной из шести Истинных Богов, некогда владевших всем мирозданием. Он бывал в Пределах и в Преисподней, возвращался в Сущее и поднимался на Небеса — во всех этих Царствах Тьма проявляла себя, хотя и по–разному: как боль, ненависть, злоба и страх, как беспроглядный мрак, как столбы дыма от бескрайних пожарищ, как душная темнота подземелий — в Аду; как отсутствие света, холод и пустота, равнодушие смерти — в Пределах; как отдых и тайна, как тишина спящего мира, как темнота немеречья, как время сов и волков — в Сущем; как бескрайная звездная ночь, как молчание, которое глубже слов, как понимание, которое невозможно выразить, как откровение, не имеющее ни образа, ни вида — в Небесах. Четыре формы Тьмы, и Эрдан узнал их все. Он не был в Чарах, потому что ни одна из Стихий там не изобильна, Чары — место знаков при все более и более тускнеющим и выцветающем их содержании, место голых структур без всякого наполнения; и не вступал в Царство Бреда, потому что хотя безумие и может быть рассмотрено как форма Тьмы — помрачение разума, затемнение сознания — но при погружении в это Царство все Стихии сливаются в единую кипящую аморфную массу, и в этом смысле Безумие совершенно противоположно Чарам — в Царстве Безумия величайшее изобилие силы, но эта сила никак не оформлена, она не поддается никакому порядку, привносимому извне, но, напротив, сама пожирает как те структуры, в которые ее пытаются заключить, так и тех, кто пытается.
