– Не думаю, – отозвался Фэб. – Слишком хлопотно для этой местности, и слишком хорошая сохранность тел.
– Это не показатель, – тут же возразил Илья. – Вот уж что-то, а сохранность точно не показатель.
– Показатель, – упрямо возразил Фэб. – Тела механически не повреждены. Зря ты запись стер, Илюш.
– Да я ее запомнил, – отмахнулся тот. Память у врача была не просто абсолютная, она была, как понимал опытный Фэб, еще и искусственно усилена. По всей видимости, Илья проходил какую-то серьезную геронто-программу, причем не очень давно. – Да, и впрямь. Ни досмертных, ни посмертных переломов костей нет. Кости не смещены, явно сохранены хрящи, органы… действительно, чертовщина какая-то.
– Илюш, железка, – напомнил Скрипач. – Очень старая и очень странная железка. Которая не сканируется.
– Даже не знаю, что и думать, – Илья потер лоб. – В любом случае ждем до весны. Трупы оттуда все равно никуда не денутся. А весной, как вода сойдет… может, случится свободное время, выберемся всем коллективом и выясним, что там к чему и почему. Да, на всякий случай, обработку пройдите сейчас.
– Мы в комбезах были. И с активной биологичкой, – успокоил Ит.
– Все равно, пройдите. Береженого Бог бережет.
* * *
Когда Фэб сдружился с Ильей, тот как-то рассказал, откуда он родом и как, собственно, попал на эту работу.
– Вот не поверишь, Фэб, а меня инопланетяне украли, – со смехом рассказывал он. – Правда-правда. Я же родом из Белой зоны. Наверное, поэтому так Сонм и люблю, и работу себе почти всегда в Белой подбираю. Привычнее мне это, понимаешь…
Илья всегда хотел стать врачом. С самого детства. Если другие дети выбирали и раздумывали, у него никогда сомнений не возникало: доктором, и все тут. Ну и стал – благо, что руки и голова достались ему хорошие. Сначала окончил училище (мать старая уже была, родила поздно, а фельдшер всегда копейку заработает), потом поступил в институт, потом – ординатура, и готово дело. Хирург. Он всегда был хирургом-травматологом, звали в ортопедию, но он не пошел, нравилось ему быть на переднем крае. Больше всего его привлекала военная медицина, но не сложилось – сначала появилась семья, потом росли дети, а потом, в один прекрасный день, Илья обнаружил, что руки уже не те, и глаза не те и что менять что-либо уже поздно. Так и текла жизнь. Размеренно, спокойно. Никак. Состарилась и как-то быстро ушла жена, дети разъехались кто куда, и хорошо еще, если звонили по праздникам. Он тянул работу, пока мог, потом оказался на пенсии – было ему далеко за семьдесят, сильно упало некогда острое зрение, память стала подводить.
– Ну и поехал я как-то на дачу. Не знаю, есть у рауф дачи…
– Есть, – улыбнулся Фэб. – У нашей семьи две дачи. Одна у Ри, другая у нас. Если ты об этом.
– Ну, главное, ты понял, о чем я. Так вот. Поехал как-то, весна ранняя, снег тает, птички чирикают. И тащусь я, значит, к своему участку от дороги… тут железные дороги есть, а у нас другие были, либо моноры, либо для машин, ну, неважно это. В общем, иду-бреду… и так мне тошно, что хоть вешайся. Жизнь прошла, вся прошла, и ни про что она была, эта жизнь. Пустая, понимаешь? Нет, людей я спасал, и мне даже иногда спасибо говорили, но… смысла у меня в жизни не было. Его на самом деле ни у кого нет, смысла, но тогда я это почувствовал особенно сильно, что ли… В общем, мысль была простая. Дойду до участка, жахну спирта и удавлюсь. Нечего мне делать, старперу, в этом молодом чистом мире. Нет, серьезно! Чего мне – бздеть и ругаться, если кто-то зашумит не ко времени, что ли? Ой, хорошее дело… да? Любить мне было в тот момент некого, а это самое страшное дело, Фэб, когда умираешь – и некого любить.
– Я так не думаю, – Фэб посерьезнел. – Потом расскажу. Когда кто-то есть, получается еще хуже, поверь. Мы это уже проходили. Я же тоже старым был, Илюш. И умер старым. Очень старым… Ладно, неважно[2].
– Ну так вот. Дошел я, значится, до своей халупы, нашел спирт, налил, вышел на терраску. Сижу. Пью. Полстакана опростал – захорошело. Смелость такая появилась, значит, в голове шумит, в глазах туман. Много ли старику надо? Вот сейчас, думаю, схожу в сарай, возьму веревку, и привет. И тут в калитку кто-то стучит. Ногой. У меня терраска выходила как раз к калитке, ну я и вышел. Смотрю, парень стоит. Сосед. Оторва этот сосед был та еще, два года, как он с отцом и матерью тут поселился, так спасу не было. Перезнакомился со всеми за месяц, и понеслось. То на мотоцикле гоняет, то музыка орет до утра. Гитары какие-то, друзья, то из города, то местные. В общем, никакого покоя ни днем, ни ночью. Музыка, правда, хорошая, но в шесть утра любая плохой кажется, уж поверь мне. В общем, говорит, дядь Илюш, разговор у меня к тебе есть. Не нальешь за компанию-то? Я думаю – прогоню, так ведь обидится, а чего я буду после себя на этом свете еще одну обиду оставлять. Пустил. Сидим с ним вдвоем. Налил я спирту ему и себе, выпили, и тут он говорит – дядь Илюш, а ты в инопланетян веришь? И сидит, понимаешь, напротив… молодой, ухмыляется. Верю, отвечаю, а еще верю в то, что я любому инопланетянину морду начищу, если он мне тут ржать будет без повода. Этот не обиделся, засмеялся даже. Правильно, говорит, это верно. А если серьезно – веришь или нет? Да не верю, конечно, отвечаю, что я тебе – шизофреник, что ли? Только шизики в инопланетян верят, знамо дело, а я мужик нормальный, в сказки верить не обученный. А к чему ты это спросил? Он так посерьезнел, даже нахмурился, и отвечает – тогда сложнее будет. Чего сложнее? Тебе сложнее будет. Чего уж мне сложнее, думаю, когда все просто – веревку только с полки снять да люстру с крюка? А он… ну да, говори, сложнее. Хотя бы потому, что веревку твою я прибрал подальше, а люстра вон она, на столе стоит. И крюка больше нет. Вот тут я, понимаешь, и ощутил, как это – когда трезвеешь мигом. Сижу. Смотрю на него. Продолжает – так, мол, и так. Следили мы за тобой два года, хороший ты человек, и мы тебе помочь можем. А я пытаюсь сообразить, как это вышло с веревкой и, главное, с люстрой! Допустим, я про веревку ему сболтнул, хотя сам не помню, когда. Или, думаю, может, я срубился? Сболтнул сначала, а потом спирт меня догнал и я того?.. Он меня пожалел, люстру снял, веревку убрал… А этот берет и мысли мои озвучивает: нет, дядь Илюш, не было этого. Мы как сидели, так и сидим, ты на часы посмотри. Смотрю. Пять минут прошло с начала нашего разговора. В общем, говорит, если так не веришь, то пойдем, покажу тебе кое-что…
– И ты…
– И я пошел, Фэб. С ним пошел. Может, если бы у меня хоть что-то в той жизни оставалось, я бы не пошел. А тут… я сильно смелый был в тот момент. Больше ни разу таким смелым не был.
– Почему?
– Потому что появилось, что терять. А тогда не было. И еще… мне было все равно. Я ему не верил. В общем, заводит он меня к себе на участок и тащит прямиком к гаражу. Захожу следом за ним, вижу его мотоцикл черный у входа… а дальше ничего не вижу, потому что та моя жизнь и впрямь для меня тогда кончилась. Очнулся я… они сказали, что месяц прошел, ну, их месяц, по нашему три. Я проснулся молодым на кластерной станции Безумных Бардов, Фэб, и это было страшным пробуждением. Потому что Барды, как выяснилось, тоже совершают иногда ошибки, забирая людей, которые… им пригодиться не могут.
