— Но у нас слишком мало солдат, и они не умеют воевать. Мы ведь не пехота. Можем потерять всех, а потом темные нападут на наш танк. Господин советник — может все же дождемся помощи?
— Эттис — вы остолоп! Откуда здесь возьмется помощь?!
— Мы знаем название деревни, да и вершины видны иногда — к ним можно кое-как привязаться. Так что определить, где находимся, сумеем. А потом свяжемся со штабом отряда по радио — в танке есть рация. Только антенну надо растянуть.
Граций мысленно признал, что капитан не столь уж туп, но вслух этого говорить не стал:
— Да — так и сделайте. И побыстрее. Передайте мой приказ — всех драгун как можно быстрее гнать сюда. Обложим склон понизу, чтобы беглецы не могли спуститься, и потом пехотой выдавим их к вершинам. Там, без укрытия деревьев, им не спрятаться. И собак пусть найдут, и следопытов тоже надо.
Эттис начал раздавать приказания, а Граций, вспомнив о странных словах женщины, решил, наконец, узнать, что она имела ввиду.
Увы — не узнал. Темнобожник, столь нагло стрелявший из винтовки Энжера, не все пули выпустил по броне танка. Одна нашла живую цель. Видимо женщину ранило в голову или грудь — все остальное было укрыто за башней. Упав, она не успела отползти к обочине — дракон, скользя назад, перемешал ее тело с глиной. Из грязи торчало только несколько лохмотьев и часть руки.
Жаль — теперь Граций никогда не узнает тайну ее слов.
Не страшно — главное, он почти настиг добычу. До нее рукой подать. И он не позволит им оторваться — в этих горах принц Аттор найдет свою смерть.
Советник подкинул в ладони изящную печатку. Улыбнулся. Теперь сомнений нет — спасибо этой странной женщине. Он точно знает, что эти беглецы именно те, кто ему нужен. Он вызовет подкрепления — обложит этот хребет тройной цепью со всех сторон. Немного подождать и миссия будет выполнена.
Граций еще ничего не знал о Шарке Датоне.
* * *
По правде сказать, о Шарке Даттоне до вчерашнего дня вообще мало кто слышал. Он был, мягко говоря, не знаменит. И шансов стать знаменитым у него было немного.
Шарк был ткачом. Его отец тоже был ткачом. И дед. И прадед. И прапрадед. Если бы кому-то пришло в голову составить генеалогическое дерево его семьи, то все оно состояло бы исключительно из ткачей. В семейном предании говорилось, что первый предок Шарка, выращенный богами в морской колыбели, еще до выхода на сушу научился делать ткань из водорослей. И хотя деревенский жрец считал это чепухой, граничащей с ересью, в глубине души он подозревал, что так все и было.
Ткацкое ремесло было неотделимо от жизни этих простых людей.
Шарка угораздило родиться в деревне, населенной ткачами. Здесь никто не сеял зерно — половина жителей сучила пряжу, вторая половина ткала сукно. Аналогичным делом занимались жители всех окрестных деревень, а чуть дальше начинались необъятные пастбища, освоенные овцеводами. Десятки тысяч людей веками занимались превращением грязной шерсти в качественную ткань. Это было выгодно всем: хватало и лордами и крестьянам.
А затем появился Энжер.
Бесспорно, как человек он велик — без него не стоило и надеяться на избавление от тирании Темной Династии. Остров, на котором проживал Шарк и его семейство, один из первых сбросил с себя оковы. Для крестьян это означало избавление от императорской десятины — этот налог исчез вместе с северным наместником. Но недолго радовались ткачи — на его смену пришла военная подать. А куда деваться — борьба с темнобожниками предстояла долгая и дорогостоящая, и оплачивать ее, само особой, приходилось простому люду.
Императорскую десятину сменили на восьмипроцентную военную подать. Итого: выгода для ткачей составила два процента.
Негусто, но хоть что-то.
Недолго им довелось радоваться скромному увеличению личных доходов. Король посчитал, что семейства лордов страдают от войны больше простолюдинов — офицеры ведь служили до глубокой старости, а рекруты не более пятнадцати лет. Для обеспечения офицерского состава ввели подушную подать, причем лордам, в чьих семьях имелись военнослужащие, дозволялось оставлять ее в семейной казне.
Ткачи затянули пояса потуже и стали вспоминать времена императорской десятины с некоторой долей симпатии.
Но это было лишь началом того, что привело семью Шарка и множество других семей к краху.
Появились машины.
Нет — не те боевые машины, что сокрушили военную мощь северных владык. И не испускающие пар котлы, колесящие по деревянным рельсам. Тогда, на заре того, что Энжер называл «Молниеносный прогресс» или «Промышленная революция» ничего подобного еще не было.
Первую машину в край ткачей привез молодой лорд Маррвел. Как и все юнцы, он с идиотским восторгам относился к новшествам иномирянина и стал первым вестником беды.
Машина работала от водяного колеса. Она не испускала клубы пара и вообще не выглядела угрожающе. Никто не понял, чем она угрожает, иначе ее бы разбили в щепки сразу — не дав собрать.
Машина сучила нитки.
Казалось бы, что тут такого — подумаешь, скрипучий механизм переплетает шерстинки. Ничего здесь сложного нет — бабский труд, доступный любой деревенской дуре. Решил молодой лорд с деревянными шестеренками побаловаться — пусть балуется.
Маррвел начал скупать шерсть, предлагая цену чуть большую, чем у семейств ткачей. При этом не нужно было днями торчать на ярмарке в ожидании покупателя — расплачивались сразу и честно.
Молодой лорд в первый год скупил две трети всей шерсти края, переведя ее в пряжу. При этом у него работало не тысячи прядильщиц и прядильщиков, а всего лишь несколько десятков. Всю работу выполняли теперь уже две прядильные машины, при этом они не требовали еду и плату — с треском и перестуком выдавали километры качественной пряжи.
Серебро, ранее идущее в крестьянский карман, полилось в казну молодого лорда. Поначалу ударило лишь по карманам тех, кто жил с пряжи, но на следующий год дошла очередь и до ткачей.
Новая машина Маррвела уже не сучила нитки — она ткала сукно. К концу года таких машин у него стало пять, и они проглотили девять десятых всей шерсти, что произвел край.
На следующий год отцу Шарка стало нелегко прокормить семью, после чего два его сына были схвачены охраной при попытке поджога мануфактуры Маррвела и угодили на железные рудники.
Старший сгорел там через два года, а Шарк вышел через шесть, и, затянув пояс потуже, набросив на плечи латанный-перелатанный плащ, пришел наниматься на фабрику Маррвела.
К этому моменту лорд (уже не столь молодой) механизировал все, за одним исключением. Он, несмотря на все старания, не сумел механизировать овец и пастухов. Машины чесали шерсть, очищали, красили, сучили пряжу и ткали сукно, но научиться есть траву и обрастать шерстью так и не смогли.
