Когда она ушла, из неприметной двери, ведущей в другую комнату, появился подтянутый гладко выбритый сотрудник консульства, одетый в неброский костюм служащего. И сам он выглядел не броско: роста среднего, лицо какое-то не запоминающееся. Не суетлив, всегда сдержан, всегда вежлив, всегда аккуратен. Перевёлся он в консульство с месяц назад, из посольства в сокарской столице, где числился в подчиненных торгового атташе. Здесь он тоже проходил по линии торговли. Но какая торговля в нынешние времена? Но времена временами, а внешняя разведка продолжала работать. И не важно уже на кого, главное против кого.
– И что вы скажите? – спросил консул.
– Соглашайтесь на все условия.
– На это я, положим, и вопреки вам пошёл бы. Я о другом. Откуда столько платины и золота с палладием?
– По Фалонту ходят слухи о кладоискателях. Про 'Фунт счастья' слышали?
– Причем здесь казино? Там бандиты друг в друга стреляли. А эта цыпочка, руку даю на отсечение, либо арагонская аристократка, либо из патрициев островитян.
Невзрачный человек вежливо улыбнулся, не желая что-либо доказывать. Про себя он задавался вопросом, как островитяне прохлопали экспедицию в южные широты? И как скоро они сделают свой ход?
В малолюдном в этот утренний час парке, фигура высокого, погрузневшего от прожитых лет человека, неспешно попыхивающего трубкой, не вызывала у случайных прохожих удивления. Стариком он ещё не был, разве можно назвать пятьдесят прожитых лет старостью? Однако ниспадающие на плечи волосы, полускрытые под модным в последние десятилетия в творческой среде беретиком, были совершенно седыми. Утреннего холода он не чувствовал, подделся загодя, зная каково бывает в парке с первыми лучами солнца. Чудаковатый, нелепо намотанный на шею шарф, выпяченный над воротом смешного плаща с неизменно подкатанными рукавами, был привычным элементом одежды. Будь сейчас полдень и полно гуляющего по парку праздного народа, над ним не посмеивались бы. Привыкли к его причудам за многие-многие годы, а кое-кто, из тех что помоложе, с детства привыкли наблюдать в парке этого чудака. 'Старичок' мог ещё и не в такое вырядиться. Ведь представителю свободной профессии свойственно быть несколько не от мира сего.
Он был художником. Хорошим пейзажистом, добившимся признания, выставок, почитателей. Его работы не раз приобретали знаменитые музеи, бывало, и коллекционеры. Некоторые картины он дарил.
В Фалонте он обосновался лет двадцать назад, успев перед тем попутешествовать по миру. Первые годы здешней жизни, как это часто бывает с людьми его профессии, пришлось победствовать. Приходилось писать на заказ портреты не самой уважаемой публики, заниматься оформительством. Признание давалось с трудом. Фалонт – город порочный, в отличие даже от сокарской столицы, не говоря уж об иных городах и иных странах. Здесь к искусству преобладало утилитарное отношение.
На холсте, обтянувшем широкий подрамник, был пока набросок будущей картины. Этюд покрытого туманной дымкой леса.
Дождя художник не боялся, водонепроницаемый чехол всегда был наготове рядышком с мольбертом. Дождь он даже любил и часто подолгу не уходил из парка, когда непогода настигала. Вбирал изливающуюся вместе с влагой тоскливость, чтобы продолжить работу в студии.
В картинах его, тонкими волшебными штришочками, отражались настроения, его собственная тоска и ностальгия. Будь то зелёный луг, освещённый ярким летним солнцем, или закатный морской пейзаж с накатывающими на берег волнами, всё одно – везде неизменно передавалось печаль по чему-то потерянному навсегда. Когда-то он написал Фалонт, да так написал, что и коренные горожане, приходившие на выставку, видели в хорошо знакомом городе чужеродность. Только глазами чужака можно было подметить изображённые на холсте особенности.
Мимо ветерок пронёс тронутый желтизной лист. Осень. Здесь, в Фалонте, она приходит с запозданием. Но скоро природа поменяет краски.
Сзади приближались тихие шаги. Гладковыбритый, педантично одетый человек с непримечательным, ускользающим от внимания лицом остановился подле мольберта. Щёлкнул зажигалкой, затянулся ароматизированной сигаретой.
Пришельца художник знал, они уже встречались раньше. Но не будь их встречи, он всё равно бы его узнал по фотографии, не смотря на всю его неприметность. Зрительная память, что поделаешь, профессия сказывается. С минуту они молчали. Выпустив дым вверх, подошедший сказал:
– Вы интересовались четой Корф.
– Я вас слушаю.
– Госпожа Корф приходила в консульство. Предложила… хм, скажем так, пожертвование в драгметаллах. Выразила желание вернуться на историческую Родину.
– Вы же ей не отказали?
– Ну что вы. Консул разве что к ногам её не пал.
– Как она вам?
– Да как… Трудно сказать что-то определённое, но не аргивейка во втором поколении уж точно. Хотя играет убедительно. Скорее из беглых арагонских графьёв. Но в этом я сильно сомневаюсь.
– Я вас, сударь, о другом спросил.
– Да, простите. Она не прошибаема. При всей моей аккуратности, боюсь, она что-то заподозрила. Это говорит о её силе. Мало кто способен ощутить, когда я его зондирую.
– Благодарю. И рассчитываю на ваше содействие в её планах.
– Конечно, сударь… Прощайте.
– Всего доброго.
Оставшись в одиночестве, он вновь раскурил начавшую угасать трубку. Об этюде на время позабыл, мысли вертелись вокруг загадочных Корфов. Окутавшись дымом, принял решение. Если госпожу Корф не смог 'прошибить' недавний визитёр, то надо ломать схему. Слишком много заинтересованных сторон проявили себя. Пора в партию вводить Йенса, тем более что люди Корфов сами ищут к нему подходы. Заодно надо поставить в известность куратора. Пусть дома готовят встречу.
От последней мысли на душе стало особенно тошно. Тошно от понимания, что ему самому уже никогда не побывать дома. Нет, не здесь в Фалонте, где у него просторный особнячок, уютная мастерская, любимая работа. А на Родине, в далёком, но до сих пор хранимом в памяти уездном городке Радонеже. Нет ничего хуже, чем доживать свой век на чужбине.
Время перевалило за полночь. В припортовом баре с непритязательным названием 'Веселый мореман', самое веселье только начиналось.
Не раз поколоченный кулаками и ботинками старенький музыкальный автомат старался во всю мощь своих подсевших динамиков. Меж столов сновали официантки – и закалённые годами подобной работы девахи, умеющие и осадить, и дать в морду, но благосклонные к комплиментам потенциального партнёра на ночь, и молоденькие, с непривычки краснеющие от солёных шуточек подпитых клиентов. Докеров и прочих относящихся к неистинно морским профессиям в баре почти не было. Беззаботно и весело галдели на всех языках и диалектах моряки торгового флота, делясь с друзьями или случайными знакомыми байками, небылицами и анекдотами. В сторонке от общего веселья отчужденно сидела группка сокарских матросов, тихо накачиваясь спиртным.
