Так вот, Тимур мог спокойно, без шпионской опеки заниматься в техникуме чем пожелает. Он, все окружающие его сотоварищи, а также помолодевшие погонами преподаватели желали изучать подводные атомоходы. Было у них всех такое странное увлечение.
Превентивное нападение считалось в данных обстоятельствах лучшей формой защиты. Тем более что даже в случае ошибки — то есть «неправильной», ненужной агрессии против экипажа сухогруза — бывший «Шестидесятник» только крепил свою «добропорядочную» пиратскую репутацию. В теперешнем раскладе вероятность ошибочного нападения исключалась. Ведь из диалога предположительно настоящего капитана явствовала вся подоплека происходящего. Видимо, команда «Пенджаба» решила мгновенно разбогатеть. Договорившись с некими спецслужбами, занимающимися, кроме всего прочего, еще и борьбой с пиратством, они подрядились уничтожить «Индиру Ганди». Однако вместо того, чтобы спокойно сидеть, то бишь, не торопясь и согласно договору, перегружать на борт лодки положенный груз, покуда, под шумок переноски ящиков, таинственные и дословно переводимые «водяные люди» сделают нечто важное — скорее всего установку часовой мины, эти бравые пакистанцы, коим обещанное злато помутило разум, решили прибарахлиться сверхурочно. Почему бы действительно не рискнуть и не прихватить в трофей пиратского вождя Тимура Дмитриевича Бортника? Ведь за его голову действительно обещана хорошая награда.
Жадность — плохое чувство. Оно ставило подножку многим начинаниям. Похоже, эти пакистанские мусульмане не явились исключением.
За имеющиеся в распоряжении секунды оцененная в более чем миллион новых долларов голова Бортника — разумеется, посредством покуда присовокупленного к ней тела — сделала очень многое. Вполне может случиться, что в ее распоряжении имелись даже минуты, но Бортник ведь был в большой мере максималистом и, значит, действовал соответственно. В дополнение к своей воистину золотой голове он инициировал еще и боевую компьютерную программу. Уже за доли этих же секунд она окончательно распределила цели таящимся в ожидании стрелкам. Один из них — гранатометчик — получил задание обработать капитанский мостик вместе с не в меру говорливым капитаном. Другие лишь обрели подтверждение ранее выданным распоряжениям.
Зато связаться с Владимиром Михеевичем Румянцевым не удалось. Возможно, там, в глубине, уже происходил бой. Соединенная с гидрофонами ЭВМ не могла дать ни подтверждение, ни опровержение — в ее гигантской аудиотеке не имелось записи соответствующей перестрелке и тем более рукопашной под водой.
Однако первое, что сделал Тимур Бортник, — это задействовал мощь «радиоглушилки» в еще нескольких диапазонах. Этим он гарантированно резал по коммутационным возможностям противника. Теперь его снайперы могли тщетно тискать свои не обремененные информацией динамики и уши. Они стали разобщены, а значит, пока стрельба не начнется всерьез, они вряд ли решатся вклиниться. По крайней мере если они организованные стрелки. Если же нет? Ну тогда совсем непонятно, на что рассчитывал уже обреченный и имеющий назначенного палача капитан «Пенджаба»?
Потом отведенные Бортником секунды кончились.
Потом их признали официально. Полинявшая вывеска техникума свалилась, как потоптанные когда-то немецкие стяги (им показали об этом черно-белый, и уж, конечно, не стерео, фильм). Сразу выдали новехонькую форму — для кого-то все случилось явно не так внезапно, как вторжение 22 июня. Этот кто-то достойно подготовился. Откуда-то из тайного склепа выплеснуло, взвилось по ветру давно исчезнувшее училищное знамя с орлами, якорями и звездами; ударил непривычный, но тревожащий сердце барабанный праздник; сверкнуло на расправленных плечах мигом помолодевших преподавателей погонное золото. А там, за возведенным в неделю забором и караульным периметром, тысячи девичьих глаз вспыхнули, сраженные наповал. Это уже что-то значило.
Им пришлось проучиться лишний год по сравнению со следующими призывами. Ну что же, за предыдущие таинства приходилось платить сторицей — нагонять. Зато никакой курс после не занимался строевой выправкой с таким упоением. Им было не понять. Ну что ж, они встретятся с передовиками там, за границей, на Кольском полуострове, в незамерзающих гаванях Севера.
И в наверстывание лишнего года выпуск Тимура первым ступит на выпущенные с ремонтных доков запретные атомные левиафаны. Но это потом, а пока, до грядущего погружения в машинное чрево, учиться, учиться и учиться, как завещал великий…
Это покуда под запретом.
Время вышло. Штырек, сдерживающий пружину — даже не одну, а десяток взведенных сразу, — выскочил. И сразу включились таящиеся где-то в виртуальности боевых программ процессы. Время ускорилось, а кое-где растянулось, давая ведающим ему цену выкроенные откуда-то лимитные моменты, так нужные для перебежек и постройки идеальных прямых, связующих глаз, мушку и чужие таящиеся от кого-то тела. Пространство же, наоборот, спрессовалось, совмещая во взаимодействующие системы дотоле независимые объекты. Что это было? Механическая имитация таинства «черных дыр», где время тянется жвачкой, а пространство слоится? Никто об этом не думал. Когда пружины действия спущены и извиваются, выпрямляясь, философия меркнет, хотя, может, в свою очередь прессуется, впитывает люминофор для грядущих понимателей.
Время вышло. Курки вдавились пальцами. Пули бесшумно воспроизвели прямую. Кто-то вскрикнул, роняя неиспользуемое оружие. Гремя винтовкой по ступеням, покатился куда-то. Полыхнуло двойным отсветом, рубя воздух стеклянным порохом внутри капитанского мостика. Отвлекло сиянием взгляды стоящих вокруг Сергея Прилипко арабов. И сразу заработали выдрессированные навыки предупрежденного ушным динамиком сопровождающего. Ножная мельница срубила ближних, а громкие тупые пистолетные пули вскрыли черепные крышки стоящим поодаль. Приклонил трепанированную голову и лег у ног первого помощника атомохода пакистанский лжекапитан, только что так радушно тискающий протянутую руку. А капитан-лейтенант Прилипко еще только отшатнулся, механически отстраняя ногу, дабы не попасть в фонтанирующий багряный поток. Его правая рука, еще не забывшая потливость аналогичной конечности араба, до сей поры шарила, нащупывая кожух собственной кобуры, уже не слишком понимая зачем — все чужие вокруг обрели статику. Она все еще шарила, когда громадный десантник рядом перехватил у грудной клетки, собрат его прикрыл спереди, и они вместе шагнули назад… Нет, не на познанный алюминий сходней — прямо через бортовую хлипкость в трехэтажность секундного гравитационного разгона. Он сумел сообразить и слабо, из-за сдавленности груди, вдохнуть, прежде чем Индийский океан принял их совместный вес и объем.
