Да, друзья, я не оговорился, именно Республики, ибо, если кто-то из вас не заметил, прямо сегодня и прямо сейчас, прямо на наших глазах и внутри наших сердец происходит величайшее событие, что впишут во все летописи Твердого Космоса. Сейчас, по вашей воле и с вашими поднятыми руками, голосующими за новый земной порядок, умрет ненавистное королевство Бориноса, королевство рабовладельцев. И на священных землях Эшвена восстанет по зову истории новая, свежая, спелая и светлая сила – Республика Рабов! Нет, не рабов, друзья мои, то будет РЕСПУБЛИКА СВОБОДНЫХ!!! Вы слышите меня? Свободных людей!
Так говорил Сабин.
Он рокотал. Он пел. Он рыдал на трибуне!
Сабин рыдал и пел это еще, по крайней мере, полчаса, и за это время все присутствующие, казалось, были загипнотизированы стройностью его доводов и безупречностью решений. Наконец, когда делегаты, вместившиеся в зал, были окончательно подавлены силой слога и завораживающим тембром голоса оратора, он внезапно закончил:
– Только могучее и хорошо организованное государство, друзья мои, сможет защитить нашу Республику от любых посягательств Бориноса или всякого другого подонка, рискнувшего бросить ей вызов. Защитить свинцом и сталью. Защитить высокими стенами городов и насыпями полевых редутов. Но главное – защитить своей грудью, своим мужеством и пламенем сердец! Все вместе! Ведь каждый в отдельности – слаб, но вместе – нас миллионы, нам подвластны огромные земли и тысячи городов! Так давайте же сегодня все, как один, поднимем руки за новый ордонанс, который станет для будущих поколений священным храмом и знаменем Свободы!
Тут он хлопнул в ладоши, и по этому знаку на трибуну взбежал Дэн Критий, с показным трепетом сжимая обеими руками Великий ордонанс, свернутый трубкой и связанный зачем-то яркой голубой лентой, скрепленной замысловатой сургучной печатью.
Величественным жестом Сабин сорвал печать, отбросил в сторону ленту и развернул документ.
Гордиан тихо усмехнулся – выглядело все до ужаса театрально.
Но народ купился: люди застыли в молчании, слушая с плохо сдержанным восторгом и живым трепетом в душах и глазах.
Сабин прочитал ордонанс восторженным речитативом, делая ударения на повсеместно встречающихся в тексте словах «Свобода» и «Республика», «Единство» и «Победа», потом очень быстро пробежал короткие предложения об утверждении Великого Совета в прежнем составе, свернул манускрипт и вопрошающим взором взглянул на пораженную аудиторию.
Слова Сабина прозвенели над площадью как набат колокола, как мелодия гимна, как сигнал к началу атаки. Площадь зашумела. Напряжение последних минут спало – на лицах людей заиграли улыбки, в глазах заискрились радость и неподдельное счастье. Сабин обернулся к Гордиану и, победно улыбнувшись, мотнул ему головой, приглашая на трибуну. Весь вид его как бы говорил: «Ну, каково? И ты сравнивал меня с Трэйтом? Давай, осталось только добить!»
И Гор вбежал на трибуну по зову вилика так же, как за минуту до этого туда забрался шавкой адъютант Сабина.
Вилик чуть приобнял его за плечо и громогласно объявил:
– А сейчас, друзья, настал торжественный момент. Я приглашаю вас к голосованию! И огласит вопросы для голосования не просто человек, не просто воин нашей славной армии и даже не просто герой. Друзья мои, с невероятной гордостью и замиранием сердца своего представляю вам… Гора Фехтовальщика!!!
Не известно, замерло ли в этот момент сердце у самого Сабина, но лично у Гора оно дрогнуло, застыло на мгновение и застучало, чуть не выпрыгивая из груди, а на глазах снова, как вчерашним утром, навернулись слезы. Но если вчерашние являли собой следствие горя и отчаяния, то сегодняшние были явно другими. Это были слезы опьянения счастьем и гордостью.
За себя. За дело, которым он дышал и жил весь последний год. За сервов Эшвена и за их такую невиданную, нежданную, обильно политую кровью, но такую сладкую Свободу!
Площадь ахнула – вдохнула и выдохнула так, словно имела одни легкие на все стоящие строем тысячи душ, и взорвалась криком восторга.
Гор Фехтовальщик! Освободитель! Кумир миллионов!
Каро Сабин между тем спокойно, но по-прежнему громогласно продолжал:
– Чемпион авеналий, мастер клинкового боя, славный предводитель стрелкового корпуса, герой Ташского сражения, Рионской битвы и взятия Бургоса. Человек, пленивший самого кардинала и выкупивший ценой его жизни свободу для всех нас. Святой Апостол, разрывающий проклятые хомуты, как горла червям-шательенам. Да что там говорить, вы все знаете его. Встречайте – Гор Фехтовальщик!!!
Зал зашумел снова, флюиды радости и какой-то наркотической эйфории окатили всех присутствующих и зацепили самого Гора, пошатнувшегося на непослушных ногах и почти захлебывавшегося от исходящей от толпы волны восторга.
Но Сабин не медлил. Он ткнул Гордиана в плечо, выводя из сладкого ступора, и сунул в руки листок, где красовались всего два абзаца, четко отделенные друг от друга.
– Читай, – тихо, но очень жестко приказал Сабин, хотя лицо его по-прежнему улыбалось. – Пусть голосуют, время дорого.
Гор развернул листок перед глазами.
– Итак, – произнес он громко, стараясь придать словам как можно больший вес и силу, – свободные сервы Эшвена! Я обращаюсь к вам! Голосуете ли вы за Великий ордонанс, поддерживаете ли вы его всей душой, признаете ли вы Великий Совет единственным и высшим органом власти над свободными землями? Любите ли вы нашу Свободу и Республику всем своим сердцем, как люблю ее я, клянетесь ли защищать Свободу, Республику и Великий Совет ценой своей жизни, до последней капли крови и до последнего вздоха? Кто «за» – пусть поднимет руку вверх!
Площадь заворочалась и взметнула ладони к бездонному небосводу. Вестовые и адъютанты, стоящие по краю площади, бросились судорожно считать, что-то записывая в маленькие блокноты, но, в общем, без толку, ибо и так было ясно, что все голосуют «за».
– А теперь тот, – продолжал Гордиан, читая второй абзац по врученной ему бумаге, – кто желает раскола нашей славной армии, гибели Республики и роспуска Великого Совета, пусть поднимет руку и выйдет вперед, чтобы каждый из нас, свободных сервов Эшвена мог увидеть такого человека в лицо.
Толпа замерла. Никто не шевелился. «Раскол армии и гибель Республики» – сами слова эти казались страшными, они просто не помещались в сознание, за мгновение до этого до отказа заполненное радостью и восторгом. И ни одна рука не поднялась вверх…
«Демократия, черт побери! – подумал Гордиан. – С такой постановкой вопроса можно утвердить хоть смертный приговор для всех собравшихся. И ведь проголосуют».
Сабин между тем аккуратно оттеснил Фехтовальщика с трибуны и, встав на его место, поднял руки вверх, привлекая к себе внимание.
