— Эй, Багор! — послышались шаги откуда-то из глубины тоннеля. — Опять дрыхнешь! — раздалось вдогонку. Я спешно запихнул девушку в лаз и вознамерился последовать за ней.
— Потап только что отзвонился и дал добро. Прикинь. Позабавимся с сучкой по полной — донесся другой, хриплый голос.
В моем мозгу, словно что-то переклинило. Щелчок и я рухнул, разом миновав тысячи и тысячи ступеней злости. Да какие на хрен ступени. Я просто перестал существовать, как подобие человека, разом превратившись в зверя. А в голове звучало лишь одно — «ЭТИ ТВАРИ ХОТЕЛИ ЕЕ ИЗНАСИЛОВАТЬ!!!». В моей руке возник нож, даже сам поразился, когда это успел его достать, и я рванул на звук шагов.
Глава № 24. Не верь тому, что кажется
Странно, я никогда не задумывался над словосочетанием «битый час». Кто его бил? А если не бил, то тогда почему он уже того, битый. Но именно такой час прошел, а я все еще был там, в тупичке. Мысленно, конечно же.
Ярость схлынула, как прибрежные воды океана во время отлива. Оставив после себя дрожь в руках и звенящую, отдающую тупой болью, пустоту в голове. Я выпил ее всю. До последней капли. Самозабвенно, сполна отдав дань злобе.
Ибо моя злость обрела плоть. Я столь явственно почувствовал ее на вкус. Смесь чрезмерно накопившейся желчи и зубной боли. Я даже смог бы увидеть ее. Для этого мне хватило бы всего лишь заглянуть в зеркало, будь оно под рукой. А еще мне казалось, что если бы мое безумие достигло своего апогея, и я вспорол собственный живот ножом, зажатым в левой руке, то оттуда, из глубин моего нутра, на волю обязательно вырвалось бы нечто чужеродное, страшное. То, что так долго ждало своего часа. И именно оно управляло мною, дергало за ниточки, уподобившись умелому кукловоду, направляя меня, подталкивая в пропасть. При этом оно ласково нашептывало мне на ухо «Давай, прыгай. Ну же. И ты познаешь меня». Опутывало, заливало медовой патокой. А я, превратившись в муху, целиком залип в этом сладостном потоке. Ведь что может быть слаще мести.
Должен заметить, что от природы я весьма миролюбивый человек. По меркам метро почти что пацифист. Насилие завсегда применял лишь в самом крайнем случае. И только в ответ на нечто подобное. Угрожающее моей собственной жизни. Кроме мутантов, естественно. Им же словами ничегошеньки не объяснишь. При встрече с упырями либо ты стреляешь первым, либо автоматически становишься пищей. «Брррр!» — быть сожранным кем-то еще та перспектива.
«Но они бы заметили труп охранника, и подняли тревогу. У них и телефон для этого имелся» — пробовал подыскать хоть какое-то оправдание тому, что учинил. Но, тут же вспомнил, что бандиты хотели сделать с Леной, и обязательно сделали бы, и вдруг понял, что мне абсолютно по фигу тревога и телефон. Что дело только во мне самом. «Но если любовь требует таких жертв …» — я впервые, пускай даже мысленно, произнес это слово, и на мгновение осекся. Глянул на девушку, которая все еще пребывала в беспамятстве, словно желая проверить себя, а любовь ли. И от одного лишь взгляда, в сердце всколыхнулось нечто иное, в раз вытеснившее мое самоедство. «Да я, да за нее …. Да не задумываясь опять. И снова …» — вспомнил убиенных мною бандитов и понял, что мне их не жалко. Ну, нисколечко. Слегка успокоив таким вот образом свою совесть, я сподручнее перехватил тело девушки, и потащил дальше.
Как вы помните, костюмчик с противогазом у меня был в единственном числе. Поэтому на поверхность нам путь заказан. Пока что. Мне всего лишь требовалось добраться до станции под названием «Теплый стан». От самого названия на душе приятнее становится. Не правда ли? А главное, что меня там, в действительности ждало то самое, согревающие и тело и душу, человеческое тепло. Как так получилось, что почти что под боком у бандитов, столь приятный народец проживает? Или просто это в сравнении с беспредельщиками, тамошние жители мне столь приятными казались. Скорее второе. Но факт остается фактом. На эту станцию мне завсегда хотелось захаживать.
Правда, мое истинное я, постоянно мечущееся, не имеющее желания быть в каком бы то ни было месте дольше некоего, отведенного самому себе срока, насильно, но довольно легко, вырывало меня из этой убаюкивающей безмятежности. Выталкивало, пинком под зад, в сырость тоннелей, в одиночество. И я, даже не думая сопротивляться, покорно шел туда, понимая, что останься я здесь, или на еще какой-то, подобной станции, и мой мир рухнет. В раз придет в негодность то, что я с таким трудом возводил все последние надцать лет. Вокруг себя, и внутри.
Лена очнулась, когда я снова, нехотя конечно, довольно таки сильно встряхнул ею, пробуя уложить ее на пол.
Рана в плече, не успевшая не то, что зажить, затянуться как следует, опять дала о себе знать. Поначалу мне показалось, что образовавшаяся в этом месте липкость — это пот. Вон и рубашка прямо таки прилипла к телу. «Швы разошлись» — пронеслось и тут же накатило слабостью, и пониманием того, что мне требуется передышка. Вот и трусанул свою «ношу» не в меру сильно. Не рассчитал. Руки то затекли.
Девушка застонала и открыла глаза. Свет фонаря, прикрепленного специальным обручем к моей голове, ослепил ее, и она немедля прикрыла веки. Потом, что-то вспомнив, или по привычке, вскрикнула и резко, без предупреждения рванула в сторону. Подальше от меня. Тут же наткнулась на стену, тоннельчик то совсем узенький был, и вжалась в нее так, словно желала раствориться, превратившись в одну из составляющих бетона.
— Не бойся, я не бандит. Я Обходчик. Ты меня должна помнить — я снял фонарь и развернул его на себя. — Присмотрись. Месяца два назад. На Проспекте Мира — сказал, а мысленно ужаснулся. Два месяца, а впечатление такое, что полжизни прошло. «Да и конца всему этому пока что не видать». — Ты свободна. Мы в тоннеле — поначалу хотелось выпалить нечто типа «я спас тебя» или «благодаря мне ты теперь свободна», но не сказал. И не потому, что постеснялся. Просто не сказал и все.
Но она поняла все сама. Не знаю, узнала ли меня, но осознала, что произошло. Сначала, то ли всхлипнула, то ли икнула, а потом разрыдалась. Я ожидал какой угодно реакции. Того же понимания, радости, страха наконец. Но такого. Ошарашено сидел и смотрел, не зная как, каким образом перекрыть этот водопад. Где-то, через минуту я немного пришел в себя, и место удивления заняла жалость. Столь всеобъемлющая, что мне немедленно захотелось обнять ее, прижать что есть сил к себе, прикрыть от всех и вся своим собственным телом, и никогда больше не отпускать. Ни на секунду.
Вместо этого я (рядом с ней почему-то все было не как всегда), всего лишь похлопал ее по плечу, и сказал банальное «Ну, не надо. Не плачь». Естественно она не перестала. Зато сделала, то, чего не осмелился я. Прижалась ко мне, уткнув лицо в грудь. И я понял, что ей просто надо дать время. Излить то, что накопилось. «Я вон излил, в несколько ином, куда более агрессивном виде» — передо мной уже в который раз предстала картинка меня с окровавленным ножом. Мотнул головой, будто это могло помочь вытрусить из нее сие ужасное воспоминание.
