открыла свои очи, то увидела голую Цареву, она целовала Бориса. А у того… Софья покраснела от увиденного, еще ком к горлу подошел. Ей стало так обидно. Как так? Почему она?
— Я что хуже? — подумала Долгорукова. — И ей стало стыдно за такие мысли. Она, дочь великого рода и генерала, помышляет, чтобы утонуть в руках какого-то сопляка-подмастерья!
Уже собралась уходить, как застала сцену, когда Солнцев оттолкнул Цареву. Девушка облегченно выдохнула. То, чего она боялась, не произошло.
— Вот же потаскуха! А еще из аристократов… — радовалась Долгорукова под слезы Царевой.
Солнцев вышел, Софья последовала за ним.
Теперь мысль о казни Елизаветы не была уже такой неправильной. Когда девки не станет, та перестанет отвлекать Бориса. И тогда он…
* * *
Меня привели в кабинет к Твердохлебову. Мужики сидели и разбирали бумаги. Когда заметили меня, то Самсон сказал:
— Садись, Борис, пиши. Хорошо пиши, от этого многое будет зависеть.
Мне освободили кусочек стола и дали листок бумаги и ручку. Я выдавал ту версию, которую уже озвучил ранее. Стало жарко, и я вспотел. Впервые не знаю, что делать. Сдаваться живьем не собираюсь, хоть и против Трутня ничего не сделаю. Но я им покажу кузькину мать!
В любом случае других подставлять я не собираюсь, да и Цареву постараюсь спасти, а там как карта ляжет. Закончил свой рапорт и передал его Твердохлебову.
Офицеры внимательно изучили документ и положили на стол. В этот момент в дверь постучали.
— Разрешите зайти? — спросили за ней.
— Входи! — ответил Самсон.
Военный генерала передал бумаги. Я проглотил, потому что на меня смотрели не по-доброму. Лист за листом прочитывали рапорты и клали их на стол. Лица офицеров становились все серьезнее. И вот последний…
— Интересно выходит… — растянул Трутень. — Что ты теперь скажешь, Солнцев? А? — дернул щекой мужчина и подошел ко мне. Положил руку на плечо и стал сжимать.
Царева в казарме
Девушка сидела голая, с накинутым полотенцем, и пыталась понять, почему? Что с ней не так? Настолько некрасивая?
Царева вздохнула и успокоилась.
— Раз так, то я не хочу погибать от рук своего рода! — произнесла она. — То, что со мной сделают, куда хуже смерти.
Елизавета встала, умылась и собралась. Надела лучший охотничий костюм своего рода, привела волосы в порядок. Посмотрела на себя в зеркало и кивнула. Подошла к выходу казармы и попросила охрану сопроводить ее к генералу Долгорукову.
— Зачем тебе? — улыбнулся служивый, понимая, что девчонка смертник. Генерал не прощает тех, кто нападает на него или его семью. Особенно убийц, как эта Царева.
— Хочу сознаться и потребовать наказания, — выпрямила спину девушка.
Сейчас Елизавета была собой — уверенной аристократкой, той, которую боялись в сибирской зоне, надеждой рода.
Охранник оскалился, надел на девушку магические наручники и повел ее к Семену Аристарховичу. Чем быстрее они закончат свои дела здесь, тем скорее вернутся домой, к нормальной службе.
Царева повернула голову и улыбнулась. Она написала письмо Ольге, очень хотела — Борису, но сдержалась. Казалось, только начала устраивать свою новую жизнь, пусть не такую, о какой мечтала, но хоть что-то. Теперь и этим планам конец.
Задрав голову повыше и выставив грудь, Царева пошла.
* * *
Трутень сжимал мое плечо и смотрел мне в глаза. Я решил пока не действовать опрометчиво, просто ждал. Подполковник убрал руку, но давление никуда не исчезло, его магия продолжала прижимать все больше.
Силен, ничего не скажешь. Уверен, он и десятой части не использовал, но мне и этого хватило с головой, чтобы не шелохнуться.
Ножки стула захрустели, и я упал. Выставил руки и уперся ими об пол. Давление только возрастало. Через силу поднял голову и посмотрел на Весемира. Сломать меня удумали? Хрен вам!
— Боря! — закричала на улице Обручева. — Борис! Срочно! Прошу… Пожалуйста!
Руки тряслись и складывались. Мой отросток ожил, что-то из него по темным каналам устремилось к моему горлу. Потом вместилище запульсировало, магия толчками продвигалась.
Мне стало свободнее дышать. Руки окрепли.
— Отпустить! — сказал я голосом бога. — Или сдохните!
Магия Весемира замерла, давление стало спадать. Я уперся ногами и стал подниматься. Вернулось то забытое чувство власти и вседозволенности, которое я постоянно испытывал в прошлом мире.
Посмотрел в глаза Самсону. Мужик стоял и не двигался, его зрачки остекленели.
— Мальчишка! — выдавил Трутень. Подполковник сжал кулаки и уставился на меня. Он улыбался, а из его носа шла кровь. Ноги дрожали, но мужчина держался, чтобы не упасть.
Пошла игра в гляделки. Сила, одолженная моим телом, таяла. Собака Трутень, крепкий орешек, не подчинялся. Кровища из его носа уже заливала сапоги, но мужик не двигался.
Моя магия закончилась ровно в тот момент, когда он сказал:
— Иди! — Трутень выдохнул и упал на диван.
— Благодарю! — чуть склонил я голову. — Буду в Охотничьем продолжу заниматься Троцким.
Мне махнули рукой в направлении двери. Я выпрямился и приложил ладонь к голове, ударил пятками сапог, разворачиваясь, и вышел.
* * *
Весемир и Самсон, когда остались одни
Подполковник достал свою трубку и закурил. Мундштук стучал по зубам, перемещаясь во рту, были слышны глубокие вдохи и выдохи. Трутень не сводил глаз с двери, в которую только что вышел Солнцев.
— Какого черта? — пришел в себя Твердохлебов и упал рядом с другом.
Дрожащими руками он полез в карман и достал пачку. Тряхнул ее, выскочила папироса. Самсон попытался подцепить пальцами, но они не слушались. Наклонился и вытащил зубами, проглотил и прикурил.
— Это, мой друг, словесная магия, — улыбнулся Весемир.
— Что? — почесал свою щетину лейтенант. — О чем ты? Чертовщина какая-то!
— О, нет! Мне стало интересно, что сделает мальчишка, если на него надавить. И тут он выдал нам с тобой приказ. Конечно, силушки у него еще мало, но… Подобное я испытывал только перед императором, когда тот был в гневе.
— Ты хочешь сказать?.. — выпала изо рта сигарета у Самсона, он поймал ее рукой и обжегся. Снова запихнул и затянулся.
— Ничего я не хочу, — встал Трутень. — Пока еще рано говорить, но теперь я точно убежден и принял решение.
— Что мы будем делать? — уставился лейтенант.
— Ты видел рапорты. Все как один повторяют слово в слово то, что сказал и написал Солнцев. Или мальчишка имеет сильнейшее влияние на людей, это мы с тобой только что увидели своими глазами, ну, или второй вариант: его слова — правда…
Подполковник взял китель, накинул его на плечи и запихнул руки в карманы брюк. Перекидывая мундштук трубки во рту, он вышел. Самсон продолжал сидеть на диване и курить.
— Чую я, не к добру, — сказал он вслух. — Что же ты за человек, Солнцев?
* * *
Я выбежал на улицу и застал Обручеву, которая пыталась прорваться к домику Самсона. Ей мешали военные, а она трясла какой-то бумажкой.
Увидев меня, Ольга успокоилась. Подошел к ней.
— Боря, нас отпустили, и я вернулась в казарму, а там… Письмо, Лиза оставила, и ее нет. А там. Там… — писклявым голосом, готовым сорваться на слезы, причитала девушка.
Выхватил листок бумаги из ее руки.
'Уважаемая Ольга Павловна! Прошу прощения за свое поведение, надеюсь, я ничем вас не обидела. Хоть у меня никогда в жизни не было подруг, я бы хотела думать, что мы с вами стали ими.
Позаботьтесь об отряде, который недобровольно, но стал нашей странной семьей. У меня нет будущего ни здесь, ни в мире, поэтому прощайте!
Передавайте всем привет. И прикройте Солнцева, когда потребуется. Этот дуралей будет идти только вперед. Не знаю, хватит ли у вас сил поспевать за ним. Я точно не смогла…
С уважением, Царева Елизавета Сергеевна'.
Обручева смотрела на меня глазами ребенка, у которого отобрали желанный подарок. Вот же дура! Что за показательная жертвенность? Царева думает, что от ее смерти кому-то станет легче? Я тут жилы рву, чтобы ее шкуру спасти, а она… Смял послание и пошел.
— Ты куда? — схватила меня Ольга. — Бросишь Лизоньку?
Повернулся и посмотрел на девушку взглядом своего отца. Она отпустила мою руку и отшагнула назад.
— Идиотка! — произнес вслух. — Найду — выпорю! Сначала голая пристает, потом решает пойти помирать… Что же в головах у этих подростков?
В моем старом мире, если ты сдаешься, то ты слаб, и тогда сожрут. Никто не вспомнит о тебе и не будет переживать. Поэтому все цеплялись за жизнь, пока оставались силы. И даже когда заканчивались, все
