С минуту он приходил в себя.
Ладно, продолжим. Конструкция этих речных барж ему известна, как и примерная схема внутренних помещений.
Хотя он и спешил, но вскользь осмотрел баржу, осторожно приподняв люк форпика, а потом заглянул в провизионку. Внутри кладовой что‑то зашевелилось, и он подумал, что надо бы поосторожнее, но все же чуть приоткрыл.
И тут же отпрянул, чтоб выпустить чуть шевелящуюся крысу, которая, всплывая, смотрела на него с каким‑то недоумением, озаренная светом чего‑то находящегося внутри.
Зомбокрыса. Ничего особенного. Редко, но бывает. А вот что там светится – это странно. А что еще странно, так это отчего на погибшей от артогня барже нет дыр от снарядов? Или мореманы точняк под ватерлинию влепили?
Да и вообще баржонка на мародерский кораблик не тянет, откровенно говоря. Впрочем, сейчас важно не это, а то, что трюм и машинное отделение отгорожены от жилой части переборкой. Есть там, конечно, двери, но они скорее всего задраенные. Для того чтобы их вскрыть, будет нужен инструмент – или обычный «мокрый» газовый резак высокого давления, или что‑то на артефактах. Такое у них было – запитанная от «груши» болгарка, да только герметичность хреновая, током бьет через раз – кустарная работа поселковых «умельцев».
Спрут прислушался к себе. Идти вовнутрь решительно не хотелось, хоть тресни. А если нет туда хода с аквалангом? Не развернуться? Застрянешь?
– Командир, как слышно? – забубнил в ухо голос Мормышки.
– Слышу тебя хорошо, изучаю обстановку. Не говори под руку, – буркнул, не разжимая челюстей Спрут, ощутив на миг ларингофонную гарнитуру на горле как удавку.
(Но что сделаешь, всякие подводные рации хоть на ультразвуке, хоть на сверхдлинных так и остались фантастикой.)
Может, через иллюминатор? Так просто стекло не разобьешь, думать надо. Нужно что‑то вроде длинного тяжелого лома или… Ну, как он сразу не понял – пальнуть в него картечью из лупары, и готово.
Ритмично сжимая и разжимая красные купола, мимо проплыли три медузы – крупные, с зеленой бахромой по ободку. Новомосковский корнерот – жжет не сильнее крапивы, зато ожоги не сходят по неделе, а то и двум.
Он сосредоточился на задаче. Нужно проникнуть внутрь, вытащить наружу тяжеленный контейнер или контейнеры с кладом, тот самый Сундук Мертвеца, и как‑то поднять его на борт «Зари». Ну, это как раз проще всего, на бывшем водолазном боте имелись грузовая стрела и лебедка. Остальное же… Ладно, он все узнает только когда заберется внутрь. Начнем…
Мысленно прочтя коротенькую молитву всем богам и духам, какие заведуют Зоной, Спрут спустился в провизионную кладовую.
Осмотревшись, не сдержал разочарованного мата. Что бы ни утопило баржу, но, судя по давленным проржавелым жестянкам и слою ила, она утонула намного раньше всей этой истории с Сундуком. Но если так, какого черта детектор на запястье вибрирует словно бешеный? Что означает этот странный, черт возьми, свет за открытой дверью, ведущей в глубь судна?!
Спрут решительно скользнул вперед. В заклинившую дверь он проскользнул боком, стараясь не двигать лишний раз ластами – если осевшая на палубе илистая взвесь поднимется, видимость исчезнет надолго. А ему нужно видеть все очень хорошо. И вот он оказался на жилой палубе. А там…
«Нет, этого не может быть! – билось у него в голове. – Мне это кажется…»
На сильно тронутой ржавчиной палубе полыхал яркий живой золотистый огонь самых тонких и нежных оттенков, принявший форму правильного октаэдра.
Размером с футбольный мяч, он не шевелился, не трепетал и не метался, как пламя, на которое так похож и которое застыло, приняв форму искусно ограненного кристалла.
Он видел, аж млея, как внутри артефакта пляшут огненные вихри. Они кружились, завивались спиралями за тончайшими, почти невидимым стенками, не дававшими им вырваться и расплескаться. Вихри и спирали ударялись о них, отлетали к центру и опять возвращались. Казалось, перед ним – яркий живой огонь, заключенный в тонкий хрустальный бокал безумно дорогой работы стеклодува‑виртуоза.
Потом он откинулся назад и перевел дыхание. Если бы на него сейчас смотрел кто‑то из товарищей, в глазах командира они бы увидели отчаянный восторг, с каждой секундой переходящий в безумную эйфорию.
– Это… оно, – тихо сказал Спрут сам себе, – чтоб мне провалиться, это оно. Оно! «Сияние», черт его дери!
* * *
На «Заре» не было кают‑компании, и сейчас вся команда собралась на баке тесной толпой.
– Фальстарт, значит, – недовольно бурчал Капитан.
– Не скажи, – поправил механика Мормышка. – Мы, считай, все дело окупили на триста процентов, даже если больше ничего не отыщем.
– Да их всего‑то десяток нашли… За все время!
– Восемь штук, – произнес Спрут, думая о чем‑то своем.
– Это «сияние», я слышал, жутко дорогая вещь… – сообщил Скрипач.
– Верно, дороже всей нашей добычи за год, да что там за год… – кивнул Спрут.
– Да что за хрень это ваше «сияние»? Что оно такого может? – недоумевал Капитан.
– Само по себе – ничего, – пояснил Спрут. – Но в сочетании с любым артефактом резко усиливает его свойства. Лечебные будут поднимать почти покойников и лечить рак в четвертой стадии за один раз. «Батарейщик» будет работать не хуже большой электростанции. «Алхимик» – преобразовывать элементы не сотыми долями грамма, а пудами – хоть золото, хоть платину. А на «икарах», которые и кошку‑то поднять не могут, тогда хоть на орбиту лети…
– Китайцам его загнать надо, им для их «Цзе‑Фана» как раз не хватает, – изрек Крестовик, вспомнив проект артефактного космолета, над которым великий восточный сосед долго и безуспешно работал, однако обеспечив заказами вольных бродяг со всех Зон.
– Лучше ибн Лагану! – схохмил Гамбургер. – Плутоний для «ядерки» делать – в самый раз!
– Типун тебе на язык! В «Белый лебедь» охота? Или в «Черный дельфин», к Казбеку и Отбойнику в компанию?[2]
– Я слышал, что это яйцо… Яйцо Хозяина Зоны, – пробормотал Мормышка.
– А кто ж его отрезал? – по обыкновению похабно пошутил Скрипач.
– Иди ты! – не на шутку обиделся собеседник. – Говорят… – он сделал многозначительную паузу, – когда какому‑то Хозяину приходит черед помирать или уходить к себе, откуда уж они там пришли… Так вот он выращивает у себя внутри одно‑единственное яйцо и откладывает в тушу какого‑то крупного мутанта, ну там быкаря матерого или ската‑донника, если о море говорить. Ну, типа как инкубатор. В людей не откладывают, мелкие мы больно для Хозяев, – зачем‑то добавил он. – Ну вот, яйцо питается его соками, потом вылупляется личинка, выедает мутанта, и выходит из нее новый молодой Хозяин. И что он такое и в каком виде появляется на свет, думаю, упаси бог и черт это видеть! Но бывает, что дохнет мутант до того, как яйцо толком развилось, и тогда возникает такой вот зомби, который так и носит в себе зародыш… Этих … И когда он хорошенько догнивает, вот из него‑то и вываливается мертвое переродившееся яйцо.
