— Не так хорошо, как нужно, Ханс. Он не рассчитает требующихся нам схем — он не для этого сделан.
— Просто, ты сказал, что нам нужен офицер…
— Да, нам нужен офицер. Но нужен — воин, нужен — охотник. Этот офицер нам не нужен, Ханс.
— Олаф, оставь его — он нам пригодится…
— Нет. У него нет сил, которые он способен обменять на наши силы. Он только отнимет силы у нас.
Олаф вдруг весь взвился вместе с холодным ветром… Он, едва сдерживаясь, грубо схватил офицера, толкая в занесенные метелями открытые врата, в высокий темный коридор, дающий пристанище зубастому ветру, в просторный зал, отгороженный тяжелыми бункерными дверями… Я иду за ним, теряясь от страха, что Олаф не справится, что с силой зверя он отпустит на свободу и это зло — этого Зверя… Меня до отупения пугает его злой дух… Я сжал зубы, чтоб не стучали от внезапно напавшей на меня стужи… Как плохо все получилось… А я так хотел, чтоб все вышло хорошо… Но теперь мне осталось только стараться вырвать у Олафа офицера, полыхающего яростью жарче прежнего. Я должен успокоить их обоих. Если Олаф разозлит этого офицера, офицер разорвет поле «шнура», искрящего и гудящего от нехватки мощности на его крепко сжатых в кулаки руках… А если спящие силы офицера проснутся, Олафу придется призвать на противостояние все свои силы — пробудить все свои немереные и неуправляемые силы… А тогда… тогда…
— Олаф! С ним же так нельзя! Он же офицер!
— Хоть каменный тролль, Ханс. Не суйся мне под руку. Ступай во двор.
— Нет, ты же убьешь его…
— Ханс, ступай.
Олаф рвется вперед штормовым ветром и срывается на этом офицере… Но он еще не разрешает себе срываться на мне…
— Олаф, брось клинок… Я не дам тебе его убить.
Олаф не позволял себе злиться на меня с тех пор, когда ожоги связали мою грудь рубцами, как веревками… Олаф никогда не злится на меня, но я знаю, как ему это тяжело дается… Я всегда думаю со страхом, а вдруг настанет такое время, что он не совладает со злом… Кажется, это время не за горами… Вот я и стою перед ним, еще не решив, что делать… Если я не заступлюсь… Олаф убьет этого офицера, который неповинен во всем этом… А если заступлюсь… Я не знаю, что Олаф сделает со мной… И я не знаю, что я… Я же не подниму на него руку — на Олафа…
— Подожди, не трогай его…
— Ханс, я не могу ждать. Его будут искать охранники системы.
— Нам нужно уйти…
— Нам придется уйти. Но его мы с собой не возьмем. Мы и без него с трудом от «воронья» уходим. А с ним — не уйдем.
— Ты же сказал, что с офицером мы скроемся, что «черные вороны» не найдут нас…
— Не с таким офицером. С таким только хуже будет. Ступай во двор, Ханс. «Черные вороны» найдут его мертвым — без памяти, без отчетных данных, без работающей техники. Они вернутся в Хантэрхайм — оставят нас в покое.
— Но как же так, Олаф?.. Он же не виноват…
— Перестань жалеть всех подряд. Я тебе объяснял, что мы отдаем смерти чужие жизни, меняя их на жизни наши. Вина здесь не имеет значения. Это жертва, требуемая у нас смертью в обмен за наши жизни.
— Олаф, выходит, что его нужно отдать смерти только из-за того, что я его привел… Я так не хочу…
— Хочешь жить — отдай его смерти. Отдай его мне.
— Я хочу жить, но не так, Олаф… Хоть убей, я его убить не позволю!
— Ханс, ты соображаешь вообще?! Этот офицер приведет к нам наших преследователей! Ты что делаешь?! Ты мне какой выбор оставляешь?! Мне что, встать под тень «ворона», оставив с нами этого не нужного нам офицера?!
— Он нам пригодится… А ты… Ты способен совладать с «вороном»…
— Я не всесилен, Ханс! Я срежу крылья одному, но бесчисленная стая слетится растерзать меня! Нет, я не сдамся им, но они сокрушат мою силу, задушив северный ветер, затмив грозовое зарево! Тогда они заберут всех! Нас всех!
— Нет, Олаф… Я не хочу этого… Этого не случится… Мы справимся… Мы объединим силы и справимся… Я не сойду с места, пока ты не прекратишь эту грозу!
— Прекращу?! Ханс, ты что?! Ты вообще не соображаешь! Ты не знаешь, что делаешь! Не знаешь, какой опасности он нас подвергает! Нет, я не прекращу! Не заступай мне дорогу! Я взялся отвечать за тебя, за совершенные тобой поступки! Держать ответ, смотря в лицо самой смерти, следующей за нами всегда и везде со своей преданной ратью, следящей за нашими промахами из всех щелей глазами серых крыс! Я обязан исправлять твои промахи столько раз, сколько ты промахнешься! Я обязан сохранять твою шкуру, пока не потеряю свою, Ханс!
— Ты не обязан, Олаф…
— Обязан! Ты свалился мне на голову, как снег! С духом чистым, как снег! Но чист не только твой дух! Чист и твой разум, не хранящий знаний! Ты, как снег, Ханс, слетел с неба! Но не к стылым скалам, не к бескрайним снегам, среди которых ты вмерз бы в вечные льды или был бы стоптан сапогами солдат системы! Ты попал в мои руки! Теперь я держу тебя в холодных руках, как снег, оберегая от тяжести сапог солдат системы! А ты рвешься с ветром, ища свободы! Ты не знаешь, что делаешь, как не доросший звереныш! Мне приходится сжимать руки крепче, прессуя тебя, как снег! Иначе мне не сохранить тебя! Иначе тебе не получить прочности льда, не стать сильным воином и охотником! Пока ты слабый, я за тебя отвечаю! Я за тебя перегрызаю шею опасности!
— Ты не должен отвечать за мои поступки, Олаф…
— Но ты за них ответить не способен!
— Я отвечу…
— Что ты сделаешь?! Смерть требует ответа! Что ты дашь ей в ответ?!
— Я еще не знаю… Но не мертвое тело этого офицера, Олаф… Я не хочу подвергать опасности нас, но и его смерти я не хочу… Я еще не знаю, что делать, но… Я найду решение.
— Ты не спасешь и нас, и его.
— Отпусти его…
— Мне что, отослать его в снежную пустыню?! Отправить скитаться под тенями «воронья» системы?! Нет, я не отпущу его, не передам прямо в их руки — в их цепкие когти, выдирающие ответы на вопросы!
— Отпусти… Я не могу… Не могу этого терпеть… Столько крови, Олаф… Сколько еще крови ты прольешь?..
— Сколько надо.
— Я не вынесу этого кровопролитья… Отпусти его…
— Нет! И не думай его защищать — не выйдет! А не сможешь ты без моей помощи его крови стерпеть, я тебе помогу — руки скручу так, что не вырвешься, пока не опомнишься! Не позволю тебе слабину дать! Не позволю тебе в вечном зове молчания снежной пустыни смерти искать! Уйди с дороги!
Когда клинок Олафа блеснул у него в руке, офицер полыхнул жарким пламенем, опаляя проклятьями и нас, и снежную пустыню. Он разорвал поле «шнура», связывающего его руки, и Олаф разразился бурей… А я так и остался стоять между двух огней, — горячего и холодного — стараясь препятствовать их обмену злобой, как только возможно без применения силы… Нет, не возможно… Я перехватил руку Олафа, дух которого трещит разрядами молний, огрызаясь на меня громом, как зверь…
