— Я родился в деревне Васильки! Мои родители, отец — Василий Сидорович Васильков. Он меня воспитывал с самых ранних лет. Своей матери я никогда не видел, не помню! Отец мне говорил, что, как только я родился, она меня передала ему на руки, собрала котомку и навсегда покинула нашу деревеньку.
— Вот видишь, подследственный N128879, как это легко, просто говорить правду, а не ложь! Но ты, как всегда, так и не сказал, где же находится это твоя деревенька Васильки?
— Гродненский район Брестской области Белорусской ССР.
Черт тебя подери, теперь я понимаю, почему ты столько времени лгал о своем происхождении! То есть у нас получается, что на данный момент деревня Васильки находится на оккупированной немцами территории! Ну что ж это несколько усложняет наше расследование, но я обещаю, что все равно попытаюсь проверить, говоришь ли ты мне правду или, по-прежнему, лжешь? Это займет немного большее время, но на этот раз мы с тобой не будем делать перерывов в допросах. Только что полученную от тебя информацию я отправлю на проверку, сама же продолжу задавать интересующие нас вопросы. Сейчас я надеюсь на то, что ты не будешь мне лгать, расказывая о том, как тебе это удалось из Гродненской области попасть в Долгодеревенский район Свердловской области? К тому же ты парень призывного возраста, но почему ты тогда не попал в армию?
— Я воевал, но по-своему, по-партизански! Нас, призывников из нескольких деревень Гродненского района собрали всех вместе. Затем пешей колонной под охраной всего лишь двух красноармейцев отправили в Гродненский облвоенкомат. Во время перехода вдруг выяснилось, что по неизвестной мне причине, мы, призывники, вдруг оказались в глубоком тылу немецких войск.
— То есть ты хочешь сказать, что вашу колонну пленили немцы. А затем отправили в один из лагерей для военнопленных?
— Нет, такого не было! Как только мы узнали, что вокруг нас немцы, то мы все разбежались по своим деревням, вернулись к родителям.
— Ну, а ты…
И я вернулся в Васильки, но отца дома уже не было. Он не вернулся домой утром следующего дня. Тогда я собрал свои вещички, отправился Минск, решил в этом городе вступить в армию. Тогда Минск все еще был советским городом.
— И что в Минске?
— Ну, до Минска я не дошел! Все дороги к городу были забиты немецкими танками, немецкой пехотой. Совершенно случайно в лесу под Минском я натолкнулся на группу красноармейцев. Многие из них были ранены, но в группе не было своего врача! Раненые страдали, мачились от ран, а главное, у них не было продовольствия, трое суток красноармейцы голодали. Местные отказывались их снабжать продовольствием. Ну, я помог этим красноармейцам подняться на ноги. Переговорил с местными колхозниками, они стали эту группу кормить своим молоком и хлебом, а также овощами с огорода. Словом, всем тем, чем сельчане сами питались.
— Ты, что парень это такое своим бесстыдным языком говоришь?! Когда это бывало, чтобы советские крестьяне-колхозники отказались бы выхаживать, кормить красноармейцев, своих защитников! Ты мне снова врешь, подследственный N 128879, за это сейчас будешь сурово наказан!
Васька все еще соображал, почему так внезапно стал суровым тон голоса гражданки следователя, как внезапный, сильный удар по затылку выбил из него дух. Поломанной куклой парень свалился с табурета на бетонный пол допросной комнаты. В самую последнюю минуту перед потерей сознания Васька успел все же сгруппироваться, упасть на пол таким образом, чтобы локтями, коленями ног защитить живот, наиболее уязвимую часть своего тела. Он совершенно уже не помнил, как двое били его кулаками, с остервенеем пинали сапогами его тело! Мысками сапог они всеми силами нанести удар именно по его животу.
Следователь Татьяна Метелина встала из-за стола, отошла в сторонку, своими глазами уставилась в забранное решеткой окно. Она стояла, своей спиной повернувшись к тому, что сейчас происходило в допросной комнате. Ей не хотелось видеть того, как двое мужиков остервенело старательно избивали подследственного N 128879. Ей почему-то было неприятно наблюдать картину избиения все еще симпатичного ей парня этими двумя ублюдками. Один из них был тюремным надзирателем, на этом посту он заменил внештатного палача изолятора, умершего Ивана Ивановича! Для нее этот надзиратель был уродом из уродов. Но вот вторым извергом был капитан Алексей Малинин! Татьяна Метелина попросту не понимала, как это ее бывший друг вдруг опустился до такой низости, кулаками избивать человека, находящегося в бессознательном состоянии!
Когда Алексей Малин впервые появился в ее кабинете, еще с порога заявив, что по приказу начальства он будет вместе с ней делить эту каморку под громким названием кабинет, то она внутренне обрадовалась появлению соседа! Первые дни она не обращала внимания на его несколько глуповато-плоские шуточки, но, когда этот капитан попытался перейти от глупых шуток к распусканию рук, то тогда Таьяна очень резко его остановила, сказав:
— Шутить, капитан, ты ещё может, но руки распускать я тебе раз и навсегда запрещаю! Если продолжишь, то я быстро накатаю телегу о твоих неслужебных приставаниях!
Эта ее угроза подействовала, с тех пор Алексей Малинин только трепал языком, но руки уже не распускал. К тому же язык у него оказался без костей, но этот капитан больше не приближался к ней ближе, чем на три шага! Но сегодня капитан Малинин разошелся, перед ней, женщиной, он продемонстрировал все свою серость мышления. Татьяна же хорошо понимала, что следователь НКВД, ставший мазохистом, может забыть о служебной карьере! Самое большее, что он может достичь, так это стать начальником отделения! Да и то, на очень короткое время, пока его начальство не узнает об этих его несколько странноватых наклонностях! Старший лейтенант Метелина развернулась, вернулась и присела за свой стол. Нехотя она перелистала страницы досье арестанта N 128897, затем решительно захлопнула папку и тихим голосом произнесла:
— Достаточно, поработали и хватит! Можете идти, отдыхать!
Одной лишь этой фразой старший лейтенант Метелина уровняла, поставила на одну ступень этих двух столь разных по служебному положению человеческих уродов, и капитана Алексея Малинина, и надзирателя Ивана Солнцева. Один из них на это не обратил своего внимания, другой же, разумеется, этого попросту не понял.
Когда Васька открыл глаза, то сразу же увидел, что за столом вместе с Татьяной Метелиной сидит какой-то капитан. В этот момент моментально сработала его память, из ее глубин тут же выплыло имя этого капитана НКВД — особист Алексей Валерьевич Малинин. Это был именно тот капитан НКВД, гонявшийся за ним по тылам 12-й стрелковой дивизии. По приказу этого капитана Малинина особисты уничтожили медсанбат вместе с ранеными и медицинским персоналом капитана медицинской службы Марии Гореловой. Мария была замечательной женщиной, настоящей патриоткой своей родины!
Но Васька и вида не подал, что он обратил внимание, что узнал этого капитана! Он лишь слегка простонал, желая, давая понять обоим следователям, что его жестоко избили, что ему нужна медицинская помощь. Сейчас Васька оказался в таком положении, что он сам вряд ли бы смог подняться на ноги, чтобы снова сесть на свой табурет!
Следователь Татьяна Метелина негромким голосом поинтересовалась:
— Ну, так что, подследственный N 128879, ты будешь говорить правду?! Тогда, может быть, ты продолжишь свой рассказ?
— Если вы будете меня бить за каждое сказанное мною слово, то я прекращаю отвечать на ваши вопросы, гражданка следователь! Буду молчать, даже если мне придется умереть!
Эта фраза совершенно внезапно сформировалась в голове Васьки, она сама собой сорвалась с его языка. Он совершенно не хотел ее произносить, хорошо понимая, что этими словами гражданку следователя только выведет из себя. И тогда последуют новые побои… Альфред Нетцке резко вспылил. Как бы в ответ на это Васькино высказывание он разразился длиннейшей мысленной тирадой:
— Ты, Васька, видимо, совсем сошел с ума?! Вместо ого, чтобы язык держать за зубами, молчать, не раскрывать своего рта! Ты начинаешь дерзить своему следователю, да еще в присутствии другого следователя, являющегося твоим злейшим врагом! Этими своими словами ты можешь подписать себе жесточайший приговор. Ты опять лезешь на рожон, всеми своими силами своих следователей пытаешься вывести из себя. Ты можешь заставить их применить к себе крайние меры воздействия на допросе!
— Альфред, последние дни ты демонстрируешь какую-то непонятную мне нервозность! Уж не боишься ли ты отвечать на эти вопросы нашей гражданки следователя. Ты же, как и я, прекрасно понимаешь, что Татьяна Метелина, наш с тобой следователь, немного симпатизирует нам обоим! Она никогда не будет нас допрашивать, применяя пытки, насилие, жестоко избивая или нанося сильные побои! Это совершенно не свойственно ее натуре, ее характеру, ее внутреннему содержанию, как нормальной женщины!
