твой ответ, чтобы обсудить как можно скорее один вопрос исключительной важности…».
В третьем письме, которое Норс распечатал без малейшего промедления, раскрывалась суть «исключительно важных» обстоятельств: «Дитнол, дорогой, почему ты не отвечаешь? Я беременна, проклятый развратник, да простит мне Эзус эти слова! Как можно не найти времени, чтобы за два с лишком месяца…».
Четвёртое, и последнее, письмо начиналось словами: «Дитнол, пожалуйста, прости меня за несдержанность, которую я проявила, доверив бумаге свои страхи. Я не знала, что ты служишь в секретном спецподразделении, бойцам которого запрещена переписка с родными. Сейчас этот запрет снят, и я с гордостью говорю всем, что мой возлюбленный сражался на передовой, был ранен и награждён. Я хотела навестить тебя в госпитале, однако сейчас на железных дорогах творится такая неразбериха, что мне, с моим здоровьем, лучше не рисковать. Врач на этом настаивал, и я, после долгих колебаний, согласилась. Однако в меня вселяет большие надежды то, что всем, получившим ранение, после выписки предоставляется дуаздневный 63 отпуск. Искренне надеюсь, что ты проведёшь это время – или хотя бы часть его – с нами, то есть со мной, ну, ты понимаешь…».
Глубоко взволнованный, Норс не мог найти себе места. Встав, он начал ходить взад-вперёд, а когда соседи по палате, утомлённые таким зрелищем, выставили его за дверь, продолжил сие занятие в коридоре. Он станет отцом! От одной этой мысли он чувствовал, как его колотит озноб. Ребёнок! Немного придя в себя, Норс раздобыл бумагу и ручку и, усевшись у ближайшего подоконника, принялся писать пространный ответ. Фразы, наслаивавшиеся одна на другую, не имели ничего общего с правилами грамматики, и он, отчаявшись, дважды разрывал листок, большая часть строк в котором была зачёркнута.
Наконец, с третьей попытки, предпринятой уже наутро, он написал письмо, по-армейски краткое и чёткое: «Гвенн, я люблю тебя. Выходи за меня замуж». Подумав с минуту, Норс перевернул лист и, добавив несколько словосочетаний, призванных разнообразить слог, смягчить контрасты и придать тексту необходимую возвышенность, получил: «Дражайшая Гвенн, служба в ударном спецподразделении, отнимавшая у меня каждую секунду свободного времени, носила характер строго секретной. Нас готовили к специальной операции за линией фронта, в ходе которой я и получил тяжёлое ранение, приковавшее меня к больничной койке, и я даже не знал, что ты мне неоднократно писала. Сейчас, когда мы успешно выполнили свою миссию, первыми во всей айлестерской армии получив достоверную информацию о новом оружии, применяемом противником – боюсь, скоро о нём напишут во всех газетах, приведя достопочтенную публику в полуобморочное состояние, – я имею право прочесть твои письма и ответить на них.
Гвенн, ты должна знать, что я люблю тебя с тех самых пор, как впервые увидел тебя в лавке твоего отца. Чёрные агаты твоих глаз, светившиеся на нежно-розовой, как мрамор, коже лица, стали тем сокровищем, которым я страстно возжелал овладеть. К моему превеликому счастью, эта возможность представилась мне ещё до того, как наш город подвергся разрушению, а судьба, явив милость на несколько коротких – о, слишком коротких! – часов, жестоко разлучила нас. Пылая огнём мщения и стремясь исполнить свой долг, лежащий на мне как на джентльмене, я вступил в ряды доблестной айлестерской армии; исполненный желания отомстить захватчикам за осквернённую родную землю, я ушёл на фронт.
Начав службу рядовым ударной роты, я не питал иллюзий относительно того, как долго проживу – меня интересовало лишь то, сумею ли я нанести противнику урон, достаточный для того, чтобы моё имя упомянули в приказе среди отличившихся на поле брани. Однако судьбе, возможно, ведомой твоими мольбами, угодно было уберечь меня от гибели – я получил всего лишь одно ранение.
Сейчас, находясь в больничной палате и медленно поправляясь, я думаю исключительно о тебе и о том, как встречусь с тобой, обниму и произнесу те самые заветные слова, которые юная леди вправе ожидать от своего возлюбленного. В силу ситуации, не позволяющей мне встать перед тобой на одно колено, я вынужден задать этот вопрос в письменной, а оттого и в более официальной, форме: Гвенн Данлоп, любовь моя, согласна ли ты выйти за меня замуж?».
Отправив письмо по почте и с нетерпением ожидая ответа на самый главный, как ему тогда казалось, ответ во всей его жизни, Норс принялся читать газеты. Пресса продавалась лишь в Калдервоне и заказывалась – наравне с сигаретами и прочей контрабандой – водителю той самой «полутонки», носившему фамилию Гайтхен. Гайтхен, круглый, как футбольный мяч, носил на плечах столь же круглую голову, украшенную чёрными усами, в которых серебрилась ранняя седина, и почти постоянно курил. Его нагловатая улыбка, неизменно включающая зажатую в зубах сигарету, буквально бесила Норса.
Он сам являлся заядлым курильщиком, с тринадцатилетнего возраста.
В ещё большей степени, чем по табачным изделиям, Норс скучал по печатной информации. Купленные через Гайтхена газеты он пожирал с ещё большей жадностью, чем сигареты, которые курил тайком от медсестёр и врачей во время прогулок в бору и визитов в сортир.
Указанное заведение испокон веков являлось местом проведения тайных совещаний. Туда уже просочились слухи о том, что фоморы оживляют мёртвых айлестерских солдат и отправляют их в бой против вчерашних товарищей, впрочем, верить всем кошмарным подробностям отказывался даже Норс, знакомый с ними не понаслышке. В газетах же эти данные излагались весьма осторожно, в виде скупых фраз: «Противник начал применять самое современное стрелковое оружие, включая пушки и гаубицы… нашим войскам приходится иметь дело с наиболее нечестивыми из мыслимых проявлений скверны…».
Более всего Норса заинтересовало коммюнике министерства обороны, в котором Бранн да Менлик, заместитель министра, сообщал об отставке – собственной и, вскользь, своего шефа, графа Вийе ап Мезийяка: «Мы полагаем, что в деле войны нужно предоставить большую свободу военным, позволив им установить прямое подчинение Верховному Главнокомандующему. Война, размах которой превосходит любые ожидания, не оставляет более возможности для управления министерством людьми далёких от военных профессий, чьим единственным желанием оставалось сохранять мир как можно дольше, добившись тем самым процветания и благополучия, к которым всегда стремился народ Айлестера… Что до тех вопросов, которые доверили нам Его Величество и народ, то, смею вас уверить, мы оставляем армию Айлестера в состоянии её наибольшего за всю историю могущества. Могу лишь сказать, что количество пушек в армии за последние месяцы увеличилось в полтора раза, в том числе гаубичной артиллерии крупных калибров – более чем втрое. Количество танков выросло на четырёхдольную 64, самолётов всех типов – почти на шестидольную
