Увидев, как вытянулось в саркастической улыбке лицо Смотрящего, он добавил.
— Впрочем, зачем я вас учу. Чего с купчишкой и его свитой делать будем?
— Отпустим, — пробасил Дорин.
— Это неопасно? Они нас видели, — с сомнением в голосе произнес Серега.
— А ты что предлагаешь, перерезать им глотки? Зачем лишняя кровь? Груз застрахован, в том числе и от ограбления в пути. Вон на каждой телеге клейма страховой конторы стоят: «Кох и сыновья». Так что придется Коху этому раскошелится. А к нам у купца никаких претензий не будет. К тому же товар мы ему оставим большей частью, так что он еще и продать его успеет, и вдвойне наварится.
Из леса показалась Айра. Ей надоело сидеть одной, и, видя, что опасность миновала, она решила идти к своим. Одинцов улыбнулся ей. Она ему ответила тем же.
От кареты послышалась какая-то возня. Серега обернулся и тут же выругался матерно. Нашел кого с гражданскими оставлять, мыслитель хренов. Кариму, видно, скучно было просто наблюдать за пассажирами, вот он и решил над девчонкой покуражиться. Что у них там не заладилось? Кто их знает, только он заваливал своенравную женщину на землю, держа ее за волосы, и занес над ней меч.
Будь Одинцов кенгуру, он, конечно, успел бы подскочить к карете, но Творец отчего-то решил из него человека сделать. Так что к карете Серега явно не успевал. Эти мысли промелькнули в его голове в долю секунды. Решение тут же пришло само. Он поднял револьвер и выстрелил.
Пуля звякнула о металл клинка. Рука Карима дернулась в сторону. От неожиданности он и девчонку выпустил и застыл с раскрытым ртом.
— Ты что, изверг, делаешь! — заорал Серега.
Припрятав револьвер, он неспешно направился к карете.
— Отпустил девчонку, хлузд шарнирный. Ни мозгов, ни смекалки. Сказано же было, гражданских не трогаем.
Карим попятился, помнил еще, как Одинцов его уму-разуму учил.
Помогать девчонке подняться Серега не стал. Вдруг попытается еще раз пнуть в причинное место. Доброта, она, как известно, наказуема. Отошел на несколько шагов и осмотрел улов.
В карете ехало пять пассажиров. Полный лысоватый мужчина с окладистой бородой в дорожном костюме и плаще, видно, и есть купец. Дородная дама в строгом платье из плотной ткани. Явно его жена. Уболтала взять с собой на ярмарку. Видно, это светское событие года, если ее даже трудности и опасности пути не испугали. С этим все ясно. Девчонка-стрелок, какая же она все-таки красивая, цыганистого благородного типа «а-ля Кармелита». Как она оказалась в этой компании? Дочка она, что ли, купеческая? Да нет, не похоже. У обоих глаза воловьи да волосы русые, откуда такой чернявенькой взяться. Ладно, это не так важно. Что там дальше? Молодой парень, по виду вечно голодный студент. Глазами сверкает, словно китайская зажигалка. Если бы взглядом можно было воспламенить, разбойнички-гладиаторы сейчас бы весело исполняли роль пионерского костра. Похоже, это либо сын купчишки, либо приказчик. Ничего примечательного. Хорошо, кстати, что молчит. А то сейчас толканул бы пафосную прочувственную речь, и что с ним делать прикажете?
Последний пассажир заинтересовал Серегу особо. Вот уж кого он не ожидал увидеть в карете, так это священника. В черном дорожном костюме, но явно форменном, подпоясанным веревкой, с белым воротником, доходящим до груди, в кожаных сапогах с заправленными в них штанами и огромным черным крестом, замкнутым в круг, на толстой цепи. Голову покрывала широкополая шляпа с круглым верхом и какими-то двумя висюльками, расположенными симметрично по краям.
Сама по себе фигура священника не удивляла. Раз есть религия, то есть и служители культа. Крест наводил на мысль о христианстве, только он был какой-то неправильный. Что-то Серега никак не мог вспомнить, использовались ли в его родном мире такие кресты, заключенные в круг. Что бы это могло значить?
Собравшись с мыслями, Серега нагло сообщил полному купчишке:
— Ну что, господин хороший, будем нажитое неправедным трудом добро экспроприировать, чтобы впредь трудовой народ обкрадывать неповадно было, спекулянт доморощенный.
Судя по удивленно вытянувшейся физиономии купца, с основами военного коммунизма он знаком не был. Труды классиков марксизма-ленинизма не читал. Вот что значит другой мир — другие термины.
— Деньги, говорю, гони, пока я еще добрый, — перевел с социалистического на русский Серега.
Теперь купец его понял. Трясущимися руками он залез за отворот кафтана и вытащил тугой кошель. Скорее всего, это жалкие крохи, которые с него отжать можно, но большего и не надо. Нельзя же совсем мужика по миру пускать. Негуманно это.
Кошель перекочевал в руки Одинцова. Взвесив его на ладони, Серега развязал тесемки и заглянул внутрь. Монет полно. Отлично.
— Приглядывай за ними. Только смотри, без самоуправства, — приказал он Кариму.
Одинцов направился к Смотрящему. Дело у Дорина подходило к концу. На одной из телег он собрал все, что могло пригодится: оружие, доспехи, одежду, деньги.
— Надо распределить амуницию поровну, седлать коней и уходить. Как бы кто не появился. Второй караван мы сейчас не сдюжим, — сказал Серега.
— Заканчиваем уже. Еще пять минут, и можно уходить. Переодеваться потом будем. Сейчас не до этого.
Среди трофеев Одинцов приметил четыре арбалета. Это не могло не радовать, теперь с голым задом на врага бежать не придется. Можно и издалека пострелять. Удобная штука.
— Что с ранеными? Какие потери?
— Шмеля ты и сам видел. Могул богу душу отдал. Да Глеб недалек от кончины. С такими дырами не живут. А ранеными Айра занимается.
Сергей обернулся. Айра суетилась возле последней повозки. Там она оборудовала походную санчасть. Из лекарств шиш с маслом, но раны перевязать труда не составит. Потом на привале можно будет народными методами полечиться, если, конечно, кто-нибудь из них силен в травках-муравках, мухоморах разных.
Одинцов обвел взглядом поле боя и увидел лежащего на земле Глеба. Он зажимал красными от крови руками живот. Лицо покрывали мелкие бисеринки пота. Дыхание как у загнанной лошади.
Серега подошел к нему, опустился на колени.
Ничего не сказал. А что тут скажешь? Соврать умирающему, что все будет хорошо и он выкарабкается? Что за чушь несусветная. Одинцова всегда раздражали эти эпизоды в голливудских картинах. Но там искусство, а тут война.
— Спасибо тебе, — смог только произнести Одинцов.
Глеб посмотрел на него глазами, полными боли, и вцепился одной рукой в Серегу.
