Сергеев рассмеялся.
– Ну и портрет! Змея, у которой рот сжат в куриную попку!
– Хочешь – верь, хочешь – не верь. Людям с таким ртом нельзя доверять. И глаза холодные.
– То есть самый симпатичный из них – Блинчик? Рот – нормальный? Глаза – на месте? – спросил Сергеев.
– Не уверена, – сказала Вика серьезно, – насчет глаз – не уверена, а то, что мозги на месте, – гарантирую. Общепризнанно, он – номер три, но поговаривают, что счет должен быть обратным. Самым богатым в партии называют Титаренко. Есть еще Соломин, Гладкий и прочие, но это дальний круг. Если говорить о тройке лидеров – Титаренко называют однозначно. А я почти уверена, что это не так. Блинов богаче, но не хочет, чтобы об этом знали. Самым умным и жестоким называют Сидорчука. Он, действительно, начальник партийной контрразведки, он курирует силовиков, он объявлен мозгом партии. А я голову даю на отсечение, что за ним стоит твой мутный Блинчик и делает вид, что он у нас мать Тереза, приглашенная на празднование Нового года в борделе, и ко всему этому празднику отношения не имеет.
– Это только твои предположения? Так?
– Послушай, Сергеев, – с обидой сказала Вика, – у каждого свой кусок хлеба. У меня, если ты до сих пор не понял, родной, кусок хлеба – информация. Я, мать твою, в этом деле профессионал. Мне иногда знать не надо, достаточно чувствовать. Я в этот гадюшник, в эти авгиевы конюшни, которые ты называешь красивым словом – парламент, хожу как на работу уже который год!
Михаил поднял руки вверх.
– Все. Сдаюсь! Не злись, ради бога!
– А ты глупости не говори! Предположения... Стала бы я тебе предположения подсовывать!
Она вскочила с кровати, ловко подобрала с пола белье и, проскользнув мимо него в ванную, попросила:
– Кофе свари. Я быстро.
Он только успел сварить кофе, как Вика вышла из ванной – свежая, красивая, с чуть влажноватой кожей и пахнущая мылом. Она чмокнула его в щеку, чтобы загладить неловкость, оставшуюся от предыдущих фраз, и уселась напротив, за обеденным столом, перед своей любимой чашкой из черной глины, которую Сергеев несколько секунд назад наполнил горячей, ароматной жидкостью.
– Прости за резкость, – она отхлебнула кофе и зажмурилась от удовольствия. – Я знаю, почему я на тебя запала! Сергеев, ты единственный мужик в моей жизни, который варит кофе, а не полову! Кто тебя научил?
– Да так, было дело, – сказал Сергеев неохотно.
Честно говоря, несмотря на то что Плотникова никогда не интересовалась женщинами из прошлой жизни Михаила, говорить ей о той, которая учила его варить кофе, вовсе не следовало.
В другое время Вика, услышав такой ответ, сощурилась бы без особой доброжелательности и сказала бы что-нибудь ехидно-обидное, но в настоящий момент мысли ее были заняты другим, и клевать Сергеева за скрытность в ее планы не входило.
Она закурила, наполнив воздух экзотическим ароматом гвоздики, отхлебнула из чашки и уставилась на Михаила своими кошачьими глазами. Ему показалось, что мысли Вики где-то далеко, и, скорее всего, так и было. Когда Плотникова включала то, что сама метко окрестила search machine, все остальное переставало существовать в реальности. Сейчас она рисовала «картинку» – Сергеев подозревал, что вовсе не для того, чтобы порадовать его новыми подробностями деятельности украинского политикума, сейчас проводился этот экскурс в прошлое. Просто Виктории так было проще обобщать – из разрозненных кусков информации ее мозг начал собирать вполне пристойный «паззл», а беседа служила лишь стимулятором, допингом, заточным камнем, на котором Плотникова доводила до бритвенной кондиции клинок своей логики, которым владела в совершенстве.
– Сколько у нас времени? – спросила она.
– На три чашки кофе.
– Отлично, – она пригладила бровь мизинцем и сказала, сморщив лоб. – Тебе интересно? Продолжать?
Сергеев кивнул.
– Смотри. У партии твоего школьного дружка разнообразнейшие интересы. Заводы и фабрики, гостиницы и дома отдыха, газовые и нефтяные скважины на Севере, доли в крупнейших портах, несколько своих кораблей, ходящих под оффшорными флагами. В общем, не счесть алмазов пламенных, что спят в пещерах каменных... Помимо этого существуют еще десятки малых и больших дел и делишек, каждое из которых составляет основу благосостояния партии. Легальных и полулегальных. О нелегальных я пока молчу! Так вот... То, с чем сталкивалась лично я сама! Ты же знаешь, что их группа контролирует часть энергорынка?
Михаил кивнул.
– Эксперты оценивают эту часть, как одну четвертую, но я думаю, что она больше. Пять генераций, купленных в течение пары лет через оффшоры за смешные деньги. Сейчас готовят пакет на приватизацию Облэнерго, и они через восточноевропейские компании с оффшорными владельцами прикупят еще. На сегодня они единственный противовес Кононенко. Не враги, обрати внимание, – противовес. У них масса общих интересов и даже общий партнер – Дима Гришин. Но они участвуют в сборе средств – тут Иван Палыч с ними ничего поделать не смог. А смог бы – не сомневайся – сделал бы непременно! Это его вотчина, а они туда своим национал-демократическим рылом! А сейчас, когда на Кононенко объявлен сезон охоты, их акции должны взлететь до небес. Они попытаются съесть и его схемы, а он держал лучшее – Днепр, Запорожье. Туда никто и сунуться без Ваниного соизволения не мог – только приближенные к телу лица. А ставки там разыгрывались – мама, не горюй! Ты в курсе, что живые деньги в этой системе ходят мало?
– Вика, я, конечно, кое-что понимаю в экономике, но в сравнении с тобой – я полный профан.
– Льстишь?
– Если и льщу, то совсем чуть-чуть. Из вежливости, чтобы не впасть в самоуничижение.
– Ладно, – сказала она. – Поверь на слово – там есть три инструмента для обогащения – бартер, вексель и зачет. И это такие, родной ты мой, инструменты, что у господина Бендера, со всеми его сравнительно честными способами отъема денег, от зависти должна кровь из зубов пойти.
И она начала говорить.
То, что в Плотниковой умер классный преподаватель высшей школы, для Сергеева было очевидно уже давно. Она, когда хотела, могла объяснить затруднительный для понимания момент в две-три метких, емких фразы. Слушая ее тогда, Михаил понял, что в лице Виктории финансовая разведка потеряла как минимум начальника управления.
Каждый из описанных ею механизмов был основан на тщательно запланированных «дырках» в законодательстве. Скорее всего, эти «дыры» и закладывались в постановления и указы для функционирования именно таких схем.
Фирма «Пупкин» заключала договор с генерацией о поставке невероятно нужного для нее товара. Цена на товар, указанная в договоре, превышала реальную цену в несколько раз, но это никого не смущало. И дело было не только в том, что ответственные за поставку чиновники получали от щедрых коммерсантов ощутимую дотацию к зарплате. Генерация, а это могла быть Атомная станция, Облэнерго, ТЭЦ и прочие субъекты хозяйствования, которые так или иначе принимали участие в выработке, доставке или реализации электроэнергии, не могла купить этот товар дешевле, так как не обладала для этого необходимыми денежными ресурсами. Деньги за электроэнергию ей почти не платили. В системе бродили денежные суррогаты – от примитивных, вроде зачетных писем и договоров уступки права требования, до мощных инструментов – векселей и сложных юридических схем, которые завязывали в цепочки десятки предприятий.
