У него сегодня хорошее настроение и рагу из морской свинки. А я с этими письмами забыл пообедать, за что получаю лекцию об этиологии гастрита и тарелку восхитительного варева.
В общем, написали, что надо тщательно обследовать индейца на предмет того, где и как у него повреждена спина. Со ссылками на анатомические атласы и карту иннервации, опубликованную в анналах университета Мехико (про авторство скромно умолчу). И расспросить еще раз священника, как он бил крокодила. Если инквизиторы действительно хотят оправдания, скажут, что травмы у индейца и крокодила разные. А нет — мы сделали все, что могли…
Кроме еды, Шоно поделился со мной огорчениями. Дезо[21] и Корвизар молчат и похоже, что статью «О заразительности гниения» в «Хирургическом журнале» бросили в корзину. Ну как их пронять? Сколько еще человек должны умереть от сепсиса и гангрены, прежде чем до врачей дойдет, что руки надо мыть до осмотра раненого, а не после?! Специально ведь разъясняли, как для малолетних, подробно описывали опыты и с бульоном, и с мясом и с живыми куями[22]. Может, в этом дело? В Европе ведь куи — животное экзотическое и дорогое, не зря его англичане прозвали «свинья за гинею». Предлагаю ставить и, главное, описывать опыты на кроликах. Хотя наши коняхи[23] и отличаются от своих европейских сородичей, кровь у них тоже красная и мясо нежное. Собеседник предложение вежливо проигнорировал. Ну и ладно, ему виднее, я-то не медик.
Возвращаюсь с черновиком ответа. Блин, это ведь официальная бумага, псевдонимом ее не подпишешь и еще надо согласовать в службе безопасности. Пишу сопроводительную записку и откладываю в отдельную папку. Ох, развели мы бюрократию.
Ладно, последнее усилие — и «бумажный день» закончен. Завтра вернусь на завод. Наука наукой, но если мы не будем работать и зарабатывать, то придется лапу сосать…
Лето 1796 года. Калифориния, форт «Клим»
Динго
После гибели Клима наша судостроительная программа на некоторое время «зависла». Все испанские верфи и производственные мощности располагались в Гаване, но разворачивать там производство принципиально новых судов не стоило. Хватало и «длинных фрегатов» Аларкона. Однако, когда в числе переселенцев оказались несколько человек из артели, специализировавшейся на строительстве небольших рыбацких посудин, шлюпок и прочих лодок, я уговорил руководство выделить людей и ресурсы на реализацию одной идеи.
Дело в том, что территории, где располагались наши форты, обладали одним существенным недостатком: там не было леса. А если он и рос, то доставка бревен к берегу моря или ближайшей судоходной реки вырастала в такую проблему, что о закладке верфи не могло быть и речи. Ближайшим удобным местом и в плане материала, и в плане судоходности выглядела река, расположенная севернее Лососевой и носившая в нашем мире название Русская.
Место, выбранное под форт «Адмиралтейский», находилось километрах в десяти от устья реки и принадлежало одному из родов племени Ваппо, с которым мы поддерживали неплохие отношения. Договориться о размещении там поселка начальству удалось сравнительно легко. Эти индейцы уже вкусили прелести земледелия и были заинтересованы в дальнейшей расчистке площадей под поля. Так что несколько пил, топоры и пара плугов пошли в оплату за территорию будущей верфи.
Стройку начали с того, что обнесли будущий форт частоколом. Несмотря на дружественное окружение, эта предосторожность была не лишней. Приходилось опасаться непрошеных гостей, причем не только краснокожих, но и вполне белых. Еще до того, как стена была закончена, смонтировали лесопилку и заложили остовы трех будущих катеров, используя привозной сухой материал. Его должно было хватить на набор и обшивку этих корпусов, а в дальнейшем дойдет до кондиции и собственная продукция.
Первенцы нашего судостроения представляли собой девятиметровые посудины, которые при ширине в два с половиной и осадке примерно в восемьдесят сантиметров имели водоизмещение чуть больше семи тонн. За основу была взята рыбацкая шлюпка, однако кормовая часть была значительно переделана, исходя из необходимости установки двигателя. Точнее, двух. Дело в том, что наши эксперименты со «Стирлингами» привели к интересному результату. Небольшие движки с мощностью в три-пять «лошадей» получались вполне работоспособными, особенно если применять принудительное охлаждение забортной водой. А вот дальнейшее увеличение размеров и мощности влекло за собой множество сложностей. Поэтому для катера была разработана установка из двух двигателей, смонтированных на общем основании, суммарной мощностью около девяти сил. Этот агрегат, размером метр на метр и высотой чуть больше полуметра, должен был вращать два винта диаметром по двадцать сантиметров. Прототипу мотора, который уже довольно долго пыхтел на мостках на берегу реки, приходилось лишь периодически менять сальники да промывать систему охлаждения. Последняя требовала чистки примерно каждые шестьдесят-восемьдесят часов, забиваясь водорослями, илом и прочим водным мусором. Впрочем, после нескольких доработок конструкции данная операция требовала не больше двух часов. Пробный двигатель нагревался за счет твердого топлива, но в судовой версии мы планировали применить спиртовую горелку.
Это потребовало устройства установки для получения технического спирта, который гнали из опилок и прочих древесных отходов. Чтобы у нестойких личностей не было соблазна употребить топливо не по назначению, в него стали добавлять процентов десять-пятнадцать скипидара, поэтому во время работы двигатель распространял характерный запах елки. Горелка по своей конструкции напоминала примус, за счет чего, выйдя на режим, практически не коптила и обладала приличным КПД. А трехсотлитровый бак обеспечивал катеру не менее семидесяти часов хода, что как раз и было периодом между регламентными работами.
Корпус первого катера был закончен к лету 1797 года и после монтажа двигателей спущен на воду. А через два дня поднят вновь для устранения течи в дейдвудных сальниках. Впрочем, такие доработки были вполне ожидаемыми. Повторное испытание новых течей не выявило и еще за пару недель судно достроили до конца. В отличие от рыбацкой шлюпки, у него имелся палубный настил на уровне ватерлинии и надстройка, скрывавшая в себе машинное отделение, с рубкой рулевого. С учетом того, что надводный борт был по высоте примерно равен осадке, катер мог ходить не только по реке, но и в прибрежной зоне моря, правда, только в относительно спокойную погоду.
