Но сейчас Сергеев не об этом думал. Остановив кадр со взятым камерой крупным планом лицом Базилевича, он внезапно понял, что Блинчик, которого он до сей поры полагал превосходным психологом-интуитивистом, на самом деле слеп, как крот. Только слепой мог не видеть, что своей жаждой унижать и властвовать Владимир Анатольевич не просто плодит себе врагов, а еще и придает им чудовищную силу оскорбленного самолюбия.
Или слепой, или глупец. Но Блинов же не был ни тем, ни другим — просто власть сделала его беспечно самоуверенным. А от этого состояния до смерти даже не полшага — один вздох. Никого и никогда нельзя подводить к самому краю. Блинову надо было бы спросить об этом у Чичо, уж он знал это наверняка.
Сергеев закурил и опять пустил пленку вперед.
«Интересно, когда делалась запись? До стрельбы на трассе и в госпитале или после? Если до, то тогда Базилевич должен быть подозреваемым номер один. Если же после, то надо быть начеку теперь. В любом случае надо искать не только тех, кому Блинов сорвал многомиллионную сделку, но и тех, по кому он вот так же потоптался. Судя по пленке, после смерти к могиле Блинова встанет очередь, как в мавзолей. Для того чтобы плюнуть на могилу, естественно».
— Оставь в покое мою жену, Вова, — прошипел Базилевич, дергая лицом. — Не твоего это ума дело, кого я трахаю…
По мнению Сергеева, Блинову лучше было бы спасовать и попытаться сгладить момент, но он не спасовал.
— Да хоть Элтона Джона трахай, — губы Блинчика презрительно скривились, — дело твое, но тогда, когда ты платишь бабки! А бабки плачу я! Так что ты в коллеги мне не навязывайся, а делай свою работу, Тошенька! Делай, как я тебе говорю, не иначе! Потому что перед «папой» тебя защищаю я, объясняю ему, что ты у нас карманная оппозиция, удобная и максимально удаленная! Что ты есть, что нет тебя — не разберешь, но вроде бы есть демократическое потявкивание из-за Ла-Манша, и отличненько. На хер нам настоящая оппозиция, когда у нас для галочки есть ты в изгнании? Но если ты меня достанешь, то твой дружелюбный лай запихнут тебе же в глотку, будь уверен. Всосал, дружок? Или повторить?
Базилевич молчал.
— Ну вот… — удовлетворенно протянул Блинов, доставая из хьюмидора, стоящего на столе, сигару. — И договорились. Замнем для ясности. И вернемся к нашим баранам.
«М-да… — подумал Сергеев, — наверное, хорошо получить от Блинова предложение о сотрудничестве. Просто здорово. Сколько он мне там пообещал? Миллион? Два? Надо будет предупредить друга детства, что у военных строителей очень неважно с нервной системой. Она у них издергана и расшатана, и если вдруг кто-то решает, что им можно хамить безнаказанно, то с ним может случиться все что угодно».
Базилевич на экране выглядел совсем неважно, желание вцепиться Блинову в глотку лезло из него, как дрожжевое тесто из выварки — через верх.
— Значит, так, — сказал Блинов, раскуривая сигару, — внимательно слушай, что надо сделать…
Огонек массивной золотой зажигалки лизал коричневое тело сигары, ее кончик уже курился дымком. Владимир Анатольевич делал вид, что не замечает полных ненависти взглядов Антона Тарасовича. Или не делал? Во всяком случае никаких внешних признаков озабоченности Блинов не выказывал.
— Пусть Кузя проработает несколько вариантов доставки, — продолжил он.
И тут справившийся с эмоциями Базилевич подал голос:
— Уже проработали. Один маршрут — через Суэц. Второй — с выходом в Атлантику и перегрузом в океане.
— Что проработали — это хорошо, — неожиданно доброжелательно отреагировал Блинчик. — Сколько контейнеров на каждую станцию?
— Если не устраивать комедии с тягачами — два двадцатифутовых. Но проблема в том, что это глубокая разборка…
Блинов цыкнул зубом от неудовольствия.
Михаил был готов поклясться, что Антон Тарасович этого звука натурально испугался, как выступающий на арене зверь вздрагивает от щелчка кнута.
— Кузя предполагает все делать в Ливии… — торопливо прибавил Базилевич.
Блинов покивал и спросил.
— Твоя идея?
— Наша, — сказал Базилевич.
Еще чуть-чуть и Антон Тарасович потупил бы глаза и принялся ковырять холеным пальчиком кожаный подлокотник кресла.
«Как скромен, — подумал Сергеев. — Неужто?»
— Ну и? — Владимир Анатольевич вопросительно поднял брови.
— Там есть наши старые ремонтно-технические базы для обслуживания зенитных ракетных комплексов. И для СКАДов. Вполне можно наладить сборку и установить оборудование на шасси.
— Говно план, — резюмировал Блинов безо всяких особых эмоций. — Натуральное говно. Нет, если «калаши» продавать, то план отличный. А если локационные станции, о которых и слухов ходить не должно, — говно! Для особо умных объясню почему. В Ливии каждый второй журналюга работает на чью-то разведку. И вы прете туда груз, за который нам объявят не просто международный бойкот, а изолируют от остального мира на веки вечные. О котором завтра же будет знать каждая ливийская собака! Они, кстати, там собак не едят? — неожиданно спросил Блинов.
— Нет, — быстро ответил обильно потеющий от страха Базилевич. И добавил, опешив: — Собак — это в Корее.
— Точно! В Корее! Эрудит, ё… твою мать! Так, как ты думаешь, Тоша, можно ли будет соблюсти секретность при этом варианте?
— Мы полагали, что технические сложности…
— Вы полагали… Тоша, на х…я тебе будут твои предположения, когда тебя прямо за помидоры приволокут куда-нибудь в тихое место, привяжут к стулу и не менее эрудированные парни из МИ-6 начнут вынимать из тебя душу? У тебя ведь нет дипломатической неприкосновенности, Антон Тарасович? Так? А после того, как тебя выпотрошат, как дохлую курицу, будет экстрадиция. И куда? Как ты полагаешь? Правильно! Домой! На Украину. Ведь ты не будешь больше для них политическим беженцем, Тоша. Ты будешь обыкновенным торговцем необыкновенным оружием. А кто будет ждать тебя в Киеве? Оболганный тобой «папа», это раз. И очень огорченный х…евым исполнением плана я, это два-с! Скажу честно, я б на твоем месте «папу» бы не боялся. Нечего его бояться, милейший он человек! Матерый такой человечище! Добряк! Весельчак и гитарист! Чего его бояться? Но будь я на твоем месте, при таких обстоятельствах — повесился б прямо в Гайд-парке! Догадайся почему?
Базилевич молчал. Судя по цвету лица, он был очень близок к инсульту.
— Потому что. — Блинов мило улыбнулся. — Если я до тебя доберусь раньше, чем ты повесишься, — пожалеешь, что родился на свет! И Кузя твой, стратег х…ев, тоже пожалеет! И это будет справедливо! Потому что люди вашего возраста и вашего положения просто не имеют права быть такими дебилами и не видеть дальше собственного носа! Всё! Я больше никаких ваших идей слышать не хочу! Есть у меня желание, Антон Тарасович, дожить до глубокой старости и суметь воспользоваться заработанными деньгами. А с вами, педерастами, я не то что до старости не доживу, а и до завтра.
