– Капитан, – он кивнул на люк, – поторопите майора.
– Есть! – Рослый спецназовец в третий раз взлетел по стремянке.
Через несколько секунд из люка показалось обескураженное лицо капитана.
– Товарищ полковник. – Он чуть помялся. – Его тут нет…
11.22. Среда, 11 мая 1988 г., г. Ленинград, Аэропорт «Пулково», map #1836
– Пойду газетку куплю. – Базов отвернул в сторону и подбежал к газетному киоску.
Слава безразлично проводил его взглядом и, не замедляя шага, вышел на автобусную остановку.
Димон окинул взглядом прилавок и потер руки. Продавец киоска опустил газету, которую читал, и посмотрел на покупателя поверх старомодных очков:
– О, молодой человек интересуется прессой? – Он отложил газету и машинально поправил бинт на большом пальце правой руки. – Дайте-ка угадаю, что вас интересует. Так… Вещей с вами нет – не улетаете и не прилетели, последний рейс приземлился полтора часа назад… Встречаете? Приехали за билетами?..
Продавец задумчиво потеребил гладко выбритый подбородок. Димон улыбнулся.
– Впрочем, не так важно. Думаю… Вот! – Он ткнул пальцем по левую руку от Базова. – «Советский спорт». Угадал?
– Не-а. – Дмитрий оглянулся на выход из аэровокзала. – «Вечерку» хочу, давно местной прессы не читал.
Продавец обескураженно почесал затылок, провожая покупателя взглядом:
– Надо же, не угадал…
11.34. Среда, 11 мая 1988 г., г. Ленинград, Московский проспект, map #1836
Базов свернул газету и посмотрел в окно автобуса.
– Конечная. Будешь читать? – Он протянул газету Кроткову.
– Нет, не хочу забивать память лишним мусором.
Димон внимательно посмотрел на друга.
– Потерянный ты какой-то, Крот. Так расстроился? – Он помолчал. – Чего теперь делать будем? Может, к маме моей заедем? Поедим хоть нормально. Помоемся…
Слава встал и направился к выходу. В метро спустились молча. Заговорил Кротков только на платформе:
– Я, пожалуй, проведаю его мать. В каком она роддоме, говоришь?
Базов хлопнул себя по лбу:
– Ай, я ж тебе не сказал… Она, кажется, подвинулась чуток. На Пряжку ее увезли.
– На Пряжку? – Вячеслав посмотрел на приближающийся поезд. – Тогда я – до «Площади Мира». А ты действительно навести свою маму.
Они вошли в вагон. Димон плюхнулся на сиденье и хлопнул ладонью по свободному месту рядом.
– Садись пока. Договорились. Потом приезжай ко мне. Адрес, надеюсь, помнишь? – Он подмигнул товарищу. – Не дрейфь, прорвемся.
– Да уж помню. – Слава попытался улыбнуться в ответ.
11.35. Среда, 11 мая 1988 г., г. Ленинград, Аэропорт «Пулково», map #1836
Продавец газетного киоска раздраженно сложил газету и небрежно бросил ее на прилавок. Нет, день сегодня явно не удался. Начать с того, что дело уже к полудню, а всей выручки – горстка медяков. А самое противное – не угадал с этим парнем. Когда перестаешь предугадывать пожелания клиентов, все – пора на покой. Может, и правда? Бросить все – и на дачку, в огороде копаться. Пенсия есть, чего еще надо?
Ого! Продавец неожиданно отвлекся от своих грустных мыслей. Нечасто приходится видеть офицера КГБ. Нет, их вокруг, может, и пруд пруди. Да только форму они, как правило, на людях не носят, а потому незаметны для обывательского взгляда. А форма красивая. Эти фиолетовые петлицы и околыш фуражки, просветы на погонах да тоненькая полоска во внешнем шве брюк – очень и очень преображают болотно-зеленую повседневную форму. Это вам не краснота пехоты и даже не бирюза авиаторов. Это очень даже серьезно. Красивше и солиднее разве только у моряков.
Майор. А майор КГБ это, надо заметить, посильнее танкиста-полковника будет. Мощнее, уважительнее. Офицер остановился, снял фуражку и протер высокий лоб. Убирая платок в карман, он оглянулся и встретился взглядом с газетчиком.
Улыбнулся, доброжелательно так. Стоял он довольно-таки далеко от киоска, и продавец не мог слышать, что он там произнес. Показалось только, по губам, что майор сказал «жарко». И с улыбкой щелкнул пальцами. А еще показалось, что видел он уже этого майора. Вот, совсем недавно, кажется…
Нет, все – пора бросать эту работу. Для здоровья не пользительно. Давеча вон палец порезал и заразу какую-то подхватил. Говорят, на деньгах очень много всякой гадости живет, пореже их в руках держать надо. А сегодня и того пуще – не иначе тепловой удар схватил. Голова гудит, как улей. И кому что продал, что читал, о чем думал – ничего в памяти не осталось. Полдня жизни как корова языком…
На покой пора.
12.14. Среда, 11 мая 1988 г., г. Ленинград, наб. р. Пряжки, Психиатрическая больница № 2, map #1836
Федоровой сделали укол. Она кричала что-то уже совсем невнятное, смеялась и плакала одновременно. И никак не могла успокоиться. Санитарка-дверь позвала откуда-то подмогу, вдвоем с другой санитаркой они перевернули Федорову на живот, и худенькая медсестра, чуть раздвинув простыни, воткнула пациентке в ягодицу шприц.
Ира, дрожа, наблюдала, как затягиваются пленкой и закрываются глаза сразу же замолчавшей Федоровой.
В наступившей тишине Ирина вдруг представила себя таким же предметом обстановки, как и остальные пациентки. Спеленатой по рукам и ногам, с закрытыми глазами, неподвижной. Мертвой…
Этого ничего нет. Она сидит в Сережкином кресле, на голове у нее шлем, глаза закрыты. Она неподвижна. Мертва…
Ирина отчаянно, до боли в висках, помотала головой.
– Извините…
Санитарка опустила откуда-то появившуюся у нее в руках книгу и настороженно посмотрела на Иру.
– А когда доктор придет?..
Валя пожала плечами:
– Да не беспокойся, придет. Другие дела закончит и обязательно придет. – Она снова уткнулась в книгу.
Ирина чуть покусала губу и решилась на следующий вопрос:
– Извините, а можно я встану? Похожу?
– Да вставай, – буркнула Валя, не отрываясь на этот раз от чтения. – Походи. Только по палате.
Ирина встала на чуть затекшие ноги и нащупала на полу разношенные тапочки. Дождалась, пока прекратится покалывание в икрах, и сделала два маленьких неверных шажка.
– И лучше не буянь. Если хочешь перебраться отсюда в нормальную палату.
– Хорошо. – Ира посмотрела на открытое окно, заделанное снаружи нечастой решеткой.
И пошла к свету.
– Учти, решетка крепкая, – донеслось от дверного проема.
– Учту.
С третьего этажа открывался вид на несколько больничных двориков, засаженных довольно большими деревьями и разделенных между собой высокими стенами. Сразу же за внешней стеной больницы, тоже высокой, в два человеческих роста, медленно, почти незаметно волокла свои воды Пряжка. В пологий травяной откос берега сонно уткнулись несколько пустых лодок и небольших катеров. Справа речка делала небольшой поворот, который в точности повторяла набережная на той стороне.
