Второй: нюхаешь Зеленую крошку, которой просто навалом у Корабля,– получаешь возможность общаться с себе подобными и управлять теми, кто пошел по третьему пути, по пути чистого удовольствия. И что самое забавное – выбор нужно делать сразу, и перерешать ничего не получится. Вылечился обычной химией – на тебя больше крошка действовать не будет. Понюхавши хотя бы раз, к Кораблю лучше не ходить. Мозги не выдерживают. И остается тебе только жить и дожидаться, когда тобой заинтересуется кто-то наподобие меня.
Упал – отжался! – приказал Горенко.– Двадцать раз.
Доктор стал отжиматься.
– Правда, забавно? – спросил Горенко у Трошина.
– Сука,– сказал Трошин.
– Это почему? – поинтересовался Горенко.– Что заставил его выполнять приказы? А ты приказов не выполнял? Даже тех, которые лично тебе не приносили удовольствия. И сам никому ничего не приказывал? Там, отжаться? Убить? Нет?
– Те приказы можно было не выполнять...– тихо ответил Трошин.
– Действительно? А что там насчет невыполнения при исполнении? Какая вам разница – человек выполняет ваши приказы потому, что боится их не выполнить, или потому, что в принципе не может отказаться? Нет разницы? Или есть? Вон Пантелеймонов готов выполнять любые приказы, лишь бы самому не пострадать, без порошка, без нити – просто так, по внутреннему убеждению. А доктор наш, Флейшман, начал бы отжиматься и без наркотиков. Я бы пригрозил ему просто насовать в рыло – и он бы...
– Девятнадцать... двадцать...– сказал доктор, встал с пола и отряхнул ладони.
Вот теперь Пантелеймонов испугался по-настоящему. Того, что происходило сейчас в палате, просто не могло быть на самом деле.
Нет, после появления Братьев многое изменилось. Эти Корабли, кормушки с бесплатным мясом из воздуха, шарики, способные висеть в воздухе сами собой,– странное, непонятное, способное даже убить, но не изменить человека.
А тут...
Начальник лагеря брезгливо поджал нижнюю губу, прошел в палату и сел на табурет, поправив полы кожаного плаща.
– Прикажите врачу отойти куда-нибудь,– попросил начальник недовольным тоном.– Мешает.
– А пусть он подремлет,– сказал Горенко и небрежно махнул рукой.
Флейшман послушно лег на кровать и закрыл глаза.
– А еще я могу ему приказать забыть все, что тут творилось.– Горенко, похоже, очень нравилось все, происходящее в палате.– Можно вернуть его на исходную – пробуждение после небольшого обморока. Но об этом – позже. Итак?
Начальник лагеря пожал плечами.
– И правильно,– одобрил Горенко.– Как я полагаю, Ассоциация «пауков» дала добро на работу со мной.
– И даже на выполнение ваших распоряжений,– добавил начальник лагеря.– Не знаю почему...
– А к ним уже обращались мои... э-э... коллеги и беседовали. Были найдены точки соприкосновения. Мы управляем наркоманами, вы – всеми остальными. Дележка почти честная. Правда, подвешивая – я правильно использовал ваш профессиональный термин? – подвешивая очередного инвалида, вы можете напороться на нашего клиента и мала-мала умереть. Но не будем о грустном.
Горенко оглянулся на Трошина, подмигнул и снова повернулся к начальнику лагеря.
– Что вы планировали делать до моего появления?
– Послезавтра мы планировали поймать Алексея Трошина при попытке изнасилования медсестры.– Начальник лагеря произнес фразу медленно и спокойно.– И поставить перед Алексеем Трошиным дилемму – работать на нас добровольно или немедленно, не дожидаясь нового Нюрнбергского трибунала, отправиться по неприятной уголовной статье на зону.
– Вот! – Горенко хлопнул в ладоши и оглянулся на Трошина.– Вот как вас ценят. Собрались вербовать в старых добрых традициях, с угрозами и подставами. А могли...
– Я вашей зеленой дряни не жрал,– процедил Трошин.– И даже не собирался.
– Ну... первую дозу вам могли подсунуть во сне. Я уже так делал – получается просто замечательно. Ваш знакомый журналист Женя Касеев именно таким образом пополнил наши ряды... Помните Касеева? Он вас еще у СИА снимал, двадцать пятого...
– Помню.
– Вот. Но порошка вам подсыпал бы я, а ваш уважаемый начальник поступил бы немного иначе. Покажите, гражданин начальник! Просим! Вон, у нас даже совершенно ненужный Пантелеймонов имеется.
– Я не собираюсь...– пробормотал начальник.– Цирк...
– Почему цирк? Не цирк, а вербовка. Должен же человек видеть все варианты своего дальнейшего существования? Должен. Вы не сильно Гришу тираньте, так, поводите совсем чуть-чуть. Туда, так сказать, сюда... а я пока переговорю с Женей Касеевым...– Горенко закрыл глаза.– Всего пару фраз...
Начальник лагеря внимательно посмотрел в глаза Трошину и усмехнулся. В конце концов, гость прав – вербовать все равно нужно, а как – это уже не важно.
Пантелеймонов побледнел, схватился за спинку кровати.
– А это не больно,– сказал «паук»,– некоторым даже нравится.
Он не стал прятать нить. Она выскользнула из его ладони, между указательным пальцем и средним, и поднялась над головой. Зависла, медленно покачиваясь.
– Ты слышал про такую? – спросил Трошина «паук».
– Слышал,– не сводя взгляда с нити, ответил Трошин.– Разное слышал.
– Например? – Нить приблизилась к лицу Трошина, остановилась в полуметре от глаз.– Что ее наличие в теле носителя нельзя обнаружить, слышал?
– Да.
– И что она может убить или выжечь мозг, тоже слышал?
Трошину очень хотелось закрыть глаза и не видеть, как паутинка приближается, как медленно раскачивается, словно решая, в какой глаз впиться...
– Слышал? – снова спросил «паук».
– Да. Слышал.
– Ну да, ты же из Патруля. Вам такие вещи сообщали, даже если это были только слухи. И чтобы вы случайно не надумали палить в «паука», да еще в людном месте. Ты же знаешь, что бывает, если убить «паука»? Нить убить нельзя, она не умирает вместе с носителем, она начинает убивать всех, кто окажется в радиусе ста метров от нее. Был такой случай, лет восемь назад...– «Паук» поднял руку над головой, и нить вдруг превратилась в снежинку, классическую, восьмилучевую, как ее обычно рисуют дети.– Она движется очень быстро. Обычно, если я не хочу, ее не успевают заметить. Вот, как сейчас, например...
Пантелеймонов захрипел и схватился руками за горло. Нить вошла ему точно в центр лба.
– Сейчас он не может дышать,– пояснил «паук».– А сейчас...
На лице Пантелеймонова вдруг выступили крупные капли пота. Секунда – и ручейки потекли по лбу и щекам.
– Ему стало жарко. Я могу повысить температуру его организма до сорока трех градусов. Или понизить до тридцати. А еще я могу вот так...– Нить прошла голову Пантелеймонова насквозь, поднялась вверх, словно отдыхая, и снова прошила голову, на этот раз от виска к виску.– При этом он все видит и понимает. А может перестать понимать и видеть.
