Кантор перевел взгляд на Идэль. Сердце болезненно сжалось. Как она красива… И хороша в постели, надо добавить — он прекрасно помнил то время, когда они были вместе. Конечно, она не заслуживает большего, чем быть просто одной из многочисленных подружек Кантора кен Рейза — но, увы, и она не понимала, где ее место. Во вселенной, похоже, царит эпидемия тупости, если вчерашние рабы мнят себя господами, если женщины бросают таких, как он, Кантор, и прилепляются к размазням вроде Брендома. Ты сделала мне больно, девочка, и мне придется сделать больно тебе. Да, этого не избежать, нет, никак не избежать… Кантор представил, каким будет ее лицо, когда ее новоиспеченный муженек сдохнет у нее на глазах — раньше надо было думать, моя сладкая, раньше!.. Твое иллюзорное обывательское счастье лопнет, как мыльный пузырь, как только в него войдет нечто подлинное, и имя этому подлинному — боль и смерть; кричи от страха, проси и плачь, не в силах отвести глаз от черной тени, вошедшей в твой мир — ничего не изменить. Мир — это не сказка, моя дорогая принцесса Идэль, и сейчас ты это поймешь…
Думая так и наслаждаясь моментом — самым счастливым моментом во всей его жизни, Кантор перевел взгляд обратно на Дэвида и, улыбаясь, выстрелил.
Сначала Дэвид не понял, что произошло. Идэль стояла справа от него, но он смотрел не на нее, а на очередного юношу, преклоняющего колено для того, чтобы получить благословление. Аналогичная очередь, только состоявшая не из юношей, а из девушек, выстроилась к Идэль. Молодых людей обоего пола, сохнущих от несчастной любви, было еще около дюжины; пара минут — и все, можно идти дальше, садиться в карету и отправляться во дворец, где, в Большом Пиршественном Зале их ждал заставленный деликатесами стол на полторы тысячи персон… Дэвид ощутил внезапную слабость и пустоту в груди за секунду до того, как толпа ахнула и заколыхалась — людское море из лиц и тел. Кто–то с ужасом смотрел за спину Дэвиду, другие спешно оглядывались по сторонам, будто выискивая что–то в окнах домов, окружавших площадь. Звуки окружающего мира пробивались к Дэвиду словно сквозь вату — он понимал, что что–то произошло, но пустота, образовавшаяся в нем, не давала мыслить связно. От него будто бы отрезали — легко и просто, единым движением всемогущего хирурга — половину тела, и он еще не успел ни испугаться, ни даже понять — какую… Он повернулся и увидел, что Идэль наполовину лежит, наполовину сидит на земле, безвольно запрокинув голову. Стоявший за спинами новобрачных Ксейдзан едва успел подхватить ее и спешно накладывал какое–то исцеляющее заклятье. Дэвид бросился к своей невесте… к жене… ее тело оставалось целым, но то, что он видел магическим зрением, было ужасно. По гэемону стремительно расползалась чернота, каналы и чакры истлевали, энергетические связки рвались, структура поля разваливалась с катастрофической скоростью. Он присоединился к Ксейдзану и сделал все, что мог, чтобы остановить распад; через несколько секунд к ним присоединилось еще двое высокорожденных. Другие окружили это место всеми возможными защитами, а третьи, заметив наконец стрелка, бросились к нему — но Дэвид не думал ни о защите, ни о мести. Счет шел на секунды, гэемон распадался неимоверно быстро, обычные заклятья лечения он и не пытался применять — и так было видно, что они окажутся тут совершенно бесполезны. Он полоснул кинжалом по ладони и начертил на каменных плитах монограмму, действуя со скоростью и точностью, которые прежде расценил бы как «невозможные»… Он увидел растекавшуюся по жилам Идэль порчу, его заклинание — самое лучшее и совершенное из всего, что он когда–либо создавал — впитало этот яд, распад остановился… так ему казалось почти целую секунду. В прямом столкновении Искусство — ничто против Силы, поскольку Сила определяет те границы, внутри которых делается возможным Искусство. Впитавшее порчу заклинание перестало повиноваться Дэвиду, оно деформировалось, еще продолжая действовать, оно начало действовать иначе. То, что должно было послужить средством для спасения Идэль, стало частью убивавшего ее волшебства — Сила захватила заклятье и переработала его под себя. Ксейдзан, чей уровень познания в магии был неизмеримо выше, столкнулся с аналогичной проблемой. Он применял тончайшие и совершеннейшие конструкции, баланс которых был выверен до предела, сложнейшие комбинации Стихий и Форм, способные, казалось бы, остановить и повернуть вспять абсолютно любое воздействие — бесполезно. Заклятья, попадая в поле действия Силы, либо разрушались, либо менялись, преобразуясь в составляющие части разрушительного процесса. У них не было ничего, что они могли бы противопоставить магии, которая убивала Идэль.
Гэемон истлел менее чем за минуту. Физическое тело — лишь зримый образ некоторой части энергий, источаемых природой существа; когда человек умирает и его душа покидает мир, в котором она обитала прежде, часть низших энергий еще продолжает существовать в мире в виде остаточного следа того, кого здесь больше нет. Обычный человек видит труп, мертвое тело; маг способен увидеть эфирный труп, остатки гэемона, задержавшиеся в метамагическом поле планеты — но и то, и другое есть лишь слабеющий образ ушедшего, образ, сформированный его энергиями, источник которых удален. Обычно тело остается, но разрушения, причиненные Арбалетом Ненависти, были столь обширны, что истлело все, в том числе и те низшие энергии, которые образуют видимость плотного тела. Идэль рассыпалась в руках обнимавшего ее Дэвида, как прах, мельчайший пепел; дуновение ветра — и тело стало осыпаться, по ходу превращаясь в дым, который таял в воздухе почти мгновенно. Еще несколько секунд — и на руках у Дэвида не осталось ничего, не было даже праха… как будто бы принцессы Идэль–лигейсан–Саутит–Кион никогда не существовало вовсе. Дэвид посмотрел вокруг. Его взгляд был безумен. Разум, сердце, воля — все в нем отказывалось принимать произошедшее. Не может быть так, чтобы той, которую он так любил, той, которая была для него всем, самой жизнью, — больше нет. Это невозможно. Неправда.
Он попытался встать, но пошатнулся и упал на спину. Мир стал багровым, перед глазами заплясали цветовые пятна. Он еще дернулся, открыл рот, чтобы сказать — или прокричать — что–то, но так и не сумел выдавить ничего, кроме сипения. Не супергерой — обычный человек, неспособный справиться с тем, что на него свалилось. Затем багровые цвета усилились, хоровод огней и бликов завертелся с сумасшедшей скоростью, и Дэвид потерял сознание.
У Кантора был шанс уйти невредимым. Шанс, прямо скажем, небольшой, но все–таки таковой имелся. Если бы только он смылся по волшебному пути сразу после выстрела, все, быть может, и обошлось бы. Конечно, его стали бы преследовать, но он мог бы… Впрочем, что толку обсуждать упущенные возможности? Кантор кен Рейз этого не сделал, вот что главное. Как и Дэвид, поначалу он тоже слегка растерялся и даже протер глаза, не веря в случившееся. Он стрелял в Дэвида. Почему тот еще на ногах? И почему упала Идэль? Что за чертовщина? Кантор тупо посмотрел на Арбалет. Может, выстрела вовсе не было? Но желобок был пуст и отпущенная тетива еще мелко вибрировала. Бракованное изделие? Болт отнесло ветром? Нет, в это невозможно было поверить. Арбалет создал Обладающий Силой. Этим все сказано.
