И день настал. С рассвета до самого вечера Рукмини и старшая хозяйка прибирали дом, готовили угощение «молодому», украшали брачное ложе. На свадебный пир, устроенный по такому случаю на весь квартал, собралось множество гостей.
А вечером между супругами произошло то, что обычно и бывает, когда ему под семьдесят, а ей пятнадцать. Но и бессилие престарелого мужа, пока он был жив — еще полбеды. Хуже то, что три недели спустя муж заболел — укусила его какая-то тварь, на которые столь богат этот край. И осталась несчастная южанка одна-одинешенька на чужбине. Вдовой. Овдовей она лет в пятьдесят, принеся роду трех-четырех взрослых сыновей, ее судьба была бы не так горька. Даже если бы были дочери — все было бы получше. Но она лишилась мужа сразу после свадьбы, не то что не родив хоть одну дочку, но и не познав «соли любви». Что это, как не свидетельство ее страшных грехов в прошлой жизни? С этого дня с нее сорвали все украшения и наряды, обрили наголо, заставив носить белую, как снега гор Чаттан, траурную талху. Ей запрещено было выходить не то что из дому — даже во двор. Зато самую тяжелую и нудную работу, какая только находилась в доме, поручали именно ей. Вдобавок племянник умершего, по каким-то здешним обычаям имевший права на вдову дяди, стал открыто домогаться ее близости. То есть так представлял ситуацию Рокетт. Сам-то «покупатель» говорил, что «предлагал же ей не упрямиться и открывать мне, когда жена надоест — ну, а раз нет, пусть помучается».
Выход у нее, впрочем, был, и назывался он — сати. Взойти на погребальный костер мужа. Она не решилась, прах Саттара упокоился на дне священного храмового водоема, но обряд можно провести и позже. Достаточно положить на колени тюрбан мужа — и тогда она в следующих семи рождениях будет женой Саттара («А ей оно надо?» — подумал Рокетт). В погребальном костре сгорят все грехи ее и мужа, и она вроде бы даже станет духом-покровителем рода, а место совершения обряда будет увековечено стеллой с изображением женской руки: в Маюраме, да и Майлапуре Рокетт такие видел. На совершении обряда настаивала старуха, сестра покойного Саттара, а сын покойного, имя которого Рокетт так и не услышал, говорил: «Сперва пусть исполнит другой долг». Безвестной Рукмини предлагался небогатый выбор, и Рокетт поежился, представив, каково ей сейчас: погребальный костер или исполнение обязанностей проститутки, но бесплатно. «Повезло же ей с родней…»
Отвлек Рокетта от размышлений, а спорщиков от дел торговых и семейных чистый и глубокий звон опрокинувшегося медного кувшина. Рокетт запоздало вспомнил, что Читтапур как раз и славился своими медниками, их изделия можно увидеть не то что в Джайсалмере — в Аркоте и Тариссии. А уж оттуда чеканные кувшины изумительно тонкой работы попадали на темесские каравеллы — и в Майлапур, а то и за море, в саму Темесу. Миг — и ему под ноги упал кто-то миниатюрный. Ребенок? Но крыльями подстреленного лебедя взметнулся анчал снежно-белой талхи, а когда Рокетт увидел наголо обритую голову и худенькие, лишенные даже дешевых стеклянных браслетов руки, он понял: его (и себя заодно) выдала та самая Рукмини. «И что ей не спалось?» — подумал он.
Собеседники отреагировали мгновенно. Тонкая, поставленная скорее для виду, чем для реальной защиты дверь отворилась, и трое вывалились наружу. «Продавец» держал в руке пистоль из тех, трофейных, в руке «продавца» сверкнул широкий и кривой палаш-тегха. Нож у Рокетта в руке, конечно, тоже был опасным оружием — но не против настоящего оружия. Однако все трое не прошли жестокой школы капитана Сюлли. Из-за их спин высунулась женская физиономия, отчего-то напоминающая крысиную.
— Говорила же дуракам — место ей на погребальном костре! — заявила старуха, первой вычислившая, кто опрокинул кувшин.
— Матушка, ты была права, — произнес «покупатель» с тегхой. «Толку-то от нее в тесноте…» — пронеслось в голове Рокетта. — Так мы и сделаем. Эй, а кто это тут? — Это он заметил Рокетта, успевшего подхватить падающую девчонку.
Зря они переговаривались! Рокетту хватило времени отпустить девчонку и, одним прыжком преодолеть расстояние до «покупателя». Кинжал взлетел и опустился, а ценитель чужих вдов взвыл дурным голосом. Грохнул выстрел Кусро, но «продавец» то ли успел принять араки, то ли от страха тряслись руки. На груди «покупателя» расплылось кровавое пятно, выпуская тегху, «верный сын» осел на поленницу. Загремели, рушась сверху, дрова. Рокетт подхватил оружие, но пускать его в ход не стал: он коротко, но неотразимо ударил Кусро локтем в лицо. Рукав форменного камзола враз потемнел от крови, нос с противным хрустом сломался, а вороватый интендант осел в пыль. Только тут, словно очнувшись, тихонько от страха взвизгнула Рукмини. Прыжок — и пистоль оказалась нацелился в лицо старухи.
— Матушка, прошу вас, не делайте глупостей, — на разбавленном темесским джайсалмери произнес Рокетт. — Лучше помогите допросить господина Кусро.
Старуха оценила нацеленный ей в лицо пистоль по достоинству. Ее выдержке (как-никак, на ее глазах только что погиб сын) можно было позавидовать. Она рявкнула дрожащей от страха юной вдове:
— Рукмини! Облей его водой!
Девушка ловко подхватила последний кувшин, чудом не опрокинувшийся в драке, вода выплеснулась в лицо Кусро, но тот даже не пошевелился. «Погиб, что ли? И плевать, таким, как он, не стоит жить». На миг Рокетт встретился взглядом с Рукмини, потерявшей в суматохе драки покрывало и боящейся его подобрать. Ему показалось, или в черных, как аркотская ночь, глазах вспыхнуло злорадство? Хорошо бы. Если оружие удастся найти, позарез нужны помощники. Всемером сотню стволов и хоть немного пуль и пороха перетаскать ох как непросто. Знающая местность помощница очень даже пригодится.
— Матушка, вы не знаете, случаем, где этот Кусро стволы хранил? — издевательски-вежливо спросил Рокетт. — Пристрелю ведь!
— Стреляй, мне все равно, — недобро усмехнулась женщина. — Мужа нет, сына убили, брата сглазила эта мразь. Но где хранится товар — не скажу.
«Так она тоже вдова! Что ж так бедняжку ненавидит?»
— Я знаю, — заикаясь от собственной смелости, произнесла Рукмини. — Они привезли товар, уже сгрузили, оставалось оплатить. Я видела, как воз к воротам подъехал. А на нем железное звенело.
— Будь ты проклята! — брызжа слюной, зашипела старуха.
— Покажешь? — спросил Рокетт.
Девчонка заколебалась — сделав этот шаг, она сжигала за спиной все мосты и оставалась совсем одна в чужом краю. Но решение она уже приняла. Мол, тут чужеземцы — и ночной гость чужеземец. Хуже не будет, потому что хуже просто некуда.
— Я покажу, — тихо произнесла она. — Но скоро проснется все село…
