никогда тебя не забуду. Но моя главная линия судьбы сейчас — это войти в Храм Тысячи и Семи снов. Я, конечно, намерен пройти его, но нельзя совсем отбрасывать мысль, что мне… не дано выбраться оттуда живым. Вот если я погибну… что ты будешь делать?
— Я не знаю, Дэмиен. Я в этом мире никому не нужен, — тихо сказал он, — я не нужен своей семье — меня выгнали из дома в возрасте четырнадцати лет, и я должен был сам добывать себе пищу. Я служил в гарнизоне одного из городов, но верительную так и не получил. Мне повезло устроиться телохранителем к одному вельможе Порт-Охраса, и около трёх лет он был мной доволен, но потом его прислуга повесила на меня какие-то пропавшие деньги, и меня выгнали безо всяких разбирательств. Я никому в этом мире не нужен. Кроме тебя.
— Но… а как же гнездо? До того, как Сёстры его захватили… тебя же там приняли?
— Принять-то приняли, но… я там всё равно был чужой. Дело даже не в том, что мне не верили или за мной кто-то по пятам ходил… Просто Вожаку я не понравился. Мне банально не повезло. Сейчас-то, конечно, после того, как мы спасли их от Сестёр, и они в таком неоплатном долгу перед тобой, мне не откажут в убежище, если я попрошу, но… это не меняет дела. Те, с кем ты меня видел в Порт-Охрасе, особо ко мне не тяготели и почти наверняка уже и забыли о моём существовании. Да и команде твоей я даром не нужен, Дэмиен, ты не хуже меня это знаешь.
— Но Сайраш, ты говоришь жуткие вещи. Ведь есть Прозрачные топи, и они не ограничены деревней, где живет твоя с… твои мать и сёстры. Есть Мутные топи, есть Чернотопье. Так много вариантов. Почему же ты так уверен, что тебя нигде не примут? Ты что, проклятый?…
И осёкся после этих слов. А чего ты ожидал, болван? Если он рос без отца, если собственная мать выгнала его в четырнадцать лет — то о чём тут говорить? Кто его любил? Кто его мог научить верить в свои силы и добиваться своего? Да никто. Сам добудь себе еды. Сам найди себе ночлег. Сам найди себе заработок. Сам, сам, сам! Потому что ты никому не нужен. Потому что никто не откроет тебе двери. Потому… да потому что. Ты в своём мире рос в тепличных условиях, никогда не нуждался, всегда был сыт, одет и обут. И ты был любим своей семьёй, Демьян!!! Ведь ты так стремишься вернуться домой. Откуда тебе знать о том, что ребёнка просто нечем накормить. Не во что обуть. Не говоря уже о том, чтобы купить какую-то игрушку, а ведь малыш просит, и родителю этот отказ режет по живому ничуть не меньше, чем ребёнку. Твой дар всеведения ничего не стоит, если ты даже не можешь взглянуть на вещи с другой точки зрения. Научись, наконец, понимать…
— Я не знаю Дэмиен, — ответил Сайраш, пока я вёл яростный монолог с самим собой, — просто… мне постоянно кажется, что у меня ничего не получится… и я ничего не стою.
— Но это неправда. Если ты работал три года телохранителем — то это уже чего-то стоит. То, что другие относятся к тебе предвзято, не должно влиять на твоё мнение о себе, — аккуратно заговорил я, тщательно выбирая слова, — я уже не говорю о том, как ты помог всем нам и мне конкретно. Ты спас меня, когда я умирал от стыда. Ты сделал это, зная, что рискуешь своей жизнью — а, поверь, далеко не каждый готов принести себя в жертву ради другого. Ты поборол контроль Сестёр и смог помочь нам в решающий момент. И ты нашёл меня перед последним боем, когда мне была так важна любая поддержка. Ты очень многого стоишь, Сайраш. Ты уже сделал больше, чем половина жителей Авиала сделала за всю свою жизнь. И не позволяй другим заставить тебя сомневаться в себе.
— Ты правда так думаешь? — спросил Сайраш, поворачиваясь ко мне и глядя в глаза.
— Ты знаешь, что да, — ответил я. И, проклятье, просто взял и обнял таисиана, даруя ему поддержку и уверенность в своих силах. Медленно Сайраш ответил на моё объятие.
— Спасибо тебе, — ответил он минуту спустя, — мне никто никогда не говорил таких слов. Это для меня очень важно. Это помогло мне понять, что я должен быть нужным в первую очередь самому себе. Ещё раз — спасибо.
Наступило неловкое молчание.
— Ну, — сказал я несколько минут спустя, — пойдем, посмотрим, кто уцелел после вчерашнего пиршества.
Деревня пустовала. Все заслуженно отсыпались, лишь те, кто жил дальше всего от этого острова, рано утром отправились домой. Легкий мороз приятно холодил кожу после трёх суток почти беспробудного сна.
— Кстати, вчера ты на пиру… отжёг по-своему, — внезапно хмыкнув, сказал Сайраш.
— В смысле? — насторожился я.
— После третьего стакана самогона ты влез на стол и заявил, что объявляешь вечер Откровений.
— И… что там было?
— Да почти ничего. После того, как ты начал перечислять, сколько у Гнекхана было женщин, тебя быстро сняли со стола и дали в руки окорок, а когда ты его умял и снова полез на стол, аккуратно оглушили и отнесли в кровать.
— Да… напиваться мне определённо нельзя. Недаром я не особо люблю это дело, но отказываться вчера было совсем не с руки — народ бы просто не понял. Бедный Гнекхан.
— Да это ещё как сказать. С одной стороны, среди мужчин, как и в любом другом племени, каждая такая победа делает тебе честь, но с другой стороны… дома от жены его ждал не один хороший удар скалкой по голове.
В ответ я только фыркнул. Это только принято думать, что женщина в таких племенах не имеет своего права голоса и вынуждена следовать каждому приказу мужчины, подчиняясь его авторитету. На самом деле каждая умная женщина самым внимательным образом изучит своего муженька, и уже через два года брака при разгорании семейного скандала муженёк будет позорно бежать с
