– Получилось! – радостно подтвердил я.
– Получилось, – согласился Ашот. И через мгновение, выпучив глаза на Хмеля, завопил: – Что? Ты говоришь?
– Говорю, – признал факт Хмель. – Не слышишь, что ли?
От былого заикания Хмеля не осталось и следа. Может быть, от шока? Во всяком случае, бывший «немой» и сам выглядел удивленным.
– А почему раньше не говорил? – воскликнул Ашот, неосторожно подставляясь под старый анекдот. И Хмель случая не упустил, ухмыльнулся и с противной интонацией вредного ребенка ответил:
– А раньше все нормально было!
Пагасо на наши внутренние разборки внимания не обратил. Он стоял у рычагов управления, впрочем, не касаясь их, и напряженно смотрел вперед. Потом сказал, вроде и негромко, но мы все его расслышали даже в грохоте мчащегося паровоза.
– Рано радуетесь! Вот перевалим середину, на подъем пойдем – тогда можно расслабиться. Нагрузка-то упадет, а пока мы на мост давим все сильнее…
– Позвольте-ка! – Ашот перевел изумленный взгляд с внезапно обретшего дар речи товарища на машиниста. – С какой это стати? Наоборот, пока мы вниз под уклон едем – мы меньше давим на мост!
– Видать у вас школы совсем плохи, – презрительно сказал Пагасо.
– Да что вы дурью маетесь? – спросил Хмель и на мгновение замолчал, будто сам вслушивался, как прозвучали его слова. – Масса – она и есть масса. При таких скоростях изменений нет.
– Еще один ученый, – фыркнул Пагасо. – Масса-то не меняется, а вот динамическая нагрузка…
– Давайте разберемся! – воскликнул Ашот.
Я подумал, что все это безумно напоминает какую-то старую книгу. Кажется, Жюля Верна. Это у него герои обожали вести длинные наукообразные разговоры в самом неподходящем месте – в снаряде, мчащемся на Луну, в плену на подводной лодке, на падающем воздушном шаре… Но удивительное дело – здесь, в грохочущем и пышущем паром локомотиве, который наверняка одобрил бы старый французский мечтатель, этот нелепый спор казался вполне уместным и естественным.
Но выяснить, чья точка зрения правильна, мы так и не успели – паровоз въехал в туман.
Это напоминало даже не полет на самолете – тот пронзает облака хоть и быстро, но никакой аналогии с водой не возникает, – а то, как ведут себя облака в японских мультфильмах. Я готов руку положить на отсечение, что когда колеса паровоза коснулись тумана – тот разбрызгался в стороны, будто водная гладь, а за нами по поверхности тумана заплясали буруны.
Ох, не простой это туман!
В кабине паровоза несколько секунд воздух оставался чистым. Но мы мчались, погружаясь в серую мглу, и из всех щелей закружились, оседая на пол, мутные струйки тумана. Запахло аммиаком – не резко, едва-едва слышно, и чем-то пряным, будто восточными благовониями. Огонь в топке, куда Пагасо подкинул последнюю лопату угля, приобрел явственный зеленоватый оттенок.
– Мы не задохнемся от этой дряни? – спросил я.
– Слыхал же – Петрайх в этой дряни пьянствовать любит, – как-то нервно усмехнулся Ашот. – А я внизу был, там вообще кисель… но ничего, дышится… Слушай, Иван Иваныч, но почему ты молчал-то раньше? Без шуток?
– Да дурак потому что, – медленно, будто пробуя слова на вкус, ответил Хмель. – Забыли, короче. Ты лучше бояться не переставай, вдруг портал понадобится.
Кабина паровоза уже была заполнена туманом, плотным, будто дым от осенних листьев. Но глаза не щипало, дышать тоже не мешало, только странный букет запахов мешал. По ощущениям мы уже были где-то в нижней точке моста и шли ровно. Кабина была погружена в молочную полутьму.
– Полпути, пошли на подъем! – крикнул Пагасо. Он следил за каким-то простеньким прибором, похожим на уровень, но заполненным, наверное, очень вязкой жидкостью – тряска на нее никак не влияла. – Молитесь своим богам!
Мы молится не стали, разве что кто про себя… А вот Эйжел убрала наконец-то револьвер и что-то зашептала одними губами. Выглядело это так, будто она готовилась открыть портал – но это жителям Центрума не дано. Видимо, молилась? Я подумал, что никогда не интересовался, верит ли она, и если да, то в кого или во что. Плохой я любовник, наверное. Не в плане секса, а в таком, общечеловеческом…
Через несколько секунд подъем почувствовал и я. Но все вроде бы было гладко. Мы переглядывались, а поезд бодро мчался вверх по мосту. Я почувствовал, что напряжение спадает.
Все, наверное, это почувствовали. Потому что Ашот тряхнул головой и сказал:
– Я по жизни знаю – как подумаешь, что беда позади, так все и начинается!
– Типун тебе… – начал Хмель.
И мы услышали скрип.
Очень он был нехороший, этот скрип.
Во-первых, громкий. Очень. Раз уж пронзил нас до печенок, несмотря на грохот колес и шипение пара.
Во-вторых, какой-то… протяженный. Не в том смысле, что долго длился. Ощущение было такое, будто он раздавался сразу отовсюду. К примеру – будто его издавал один из тросов, тянущихся через Разлом.
А в-третьих, было в этом звуке что-то угрожающее. Так человек инстинктивно чувствует по хрусту, что доска под ногой вот-вот сломается или что штукатурка с потолка на голову вот-вот рухнет.
– Что за хрень… – почти простонал Ашот и затравленно оглянулся. – Не люблю я высоту! И овраг этот не люблю!
– Выноси, родимая, – очень спокойно произнес Пагасо, поглаживая маховичок на пульте. Поколебался секунду – и крутанул его. Что-то зашумело, и колеса застучали чаще.
Ну надо же, никогда не думал, что для старого машиниста его паровоз – «она»…
Скрип раздался опять.
Точно такой же.
Но вроде как длился чуть дольше.
– Не нравится мне это, – сказал Хмель печально. И начал негромко напевать:
Наш паровоз, вперед лети,
В коммуне – остановка…
Другого нет у нас пути,
В руках у нас – винтовка…
Ашот поглядел на него как на психа. Я-то понимал, что Хмель пытается открыть портал. Но со стороны это выглядело как форменное безумие.
– Полагаю, это рвется трос, – внезапно сказал Пагасо. – Если он продержится еще две-три минуты – успеем проскочить…
– Какой трос? – засуетился Ашот. – С какой стати рвется трос? Ты что у нас, специалист по определению разрывов тросов на слух? Не пугай, дед!
– А ты сам не пугайся, – хладнокровно ответил Пагасо. – Поездишь по железке с мое – научишься узнавать, как стонет металл перед смертью…
Скрипнуло снова, коротко, но пронзительно.
И тут мы вынырнули из тумана и понеслись по мосту вверх. Появление солнца вся наша компания встретила радостным воплями. Но еще больше радовал близящийся край Разлома.
