— Либо умеешь очень хорошо. Трансмутационка — не единая гитика, — сказал Комбат. — Там система гитик, «комбо». Видимо, случайная. Чёрт знает, в общем. Там разлом в почве. Как ледниковая трещина. Лично я не верю в высший разум Матушки. Пара мощных «калейдоскопов», синхронизированная очень редким по структуре гравитационным деревом. И всё это стоит на обширной площадке «маминых трещин». «Трещины» перестроены деревом по векторам выхода и входа «калейдоскопов». Сами же «калейдоскопы» в противофазе.
— Я читал описания.
— Все эти описания можно квалифицировать исключительно как топографические… В общем, там три «калейдоскопа», а не два. Третий — блуждающий. Спутник.
— Ух ты! — сказал Влад. — Вот этого нигде не было. Тройник!
— Да нет, квартет. Третий «калейдоскоп» тоже имеет пару, он не уникален. Но его пара далеко за пределами Карьера.
— Вы что, прошли в Карьер через «калейдоскоп»?!
Комбат помолчал. Сплюнул каким-то комком. Достал сигарету и, мать её, закурил.
— В общем, дорогой мой родственник, мой личный путь в Карьер настолько нерадостный, что мама дорогая, — сказал он, отплёвываясь от крошек табака. — Мне о-очень не хочется его заново торить. Хоть я и знаю частоту входного «калейдоскопа».
Теперь помолчал Влад.
— А почему этот, третий, до сих пор не обнаружен?
— Тысячу раз его видели. Он описан в справочниках как экспресс-спецэффект. Воздушная линза. Нестабильная. Там же разлом, минус сорок пять метров на уровне трансмутационки, солнышко только летом в середине дня, на полчаса. А на электричество третий «калейдоскоп» не отзывается. А ультрафиолет туда спустить так никто до сих пор не дотумкал.
Воцарилось молчание. Комбат курил, выдыхая дым между колен.
— У меня с собой действительно много денег, — произнёс Влад. — Порядка миллиона евро на пяти картах. Есть вариант заплатить за проход по трассе?
— Для начала нужно знать, что ты будешь делать у «белочки». Если у тебя в сумке ядерная бомба и ты агент партии зелёных, то я-то нет. Я выхожу, Влад, чтобы вернуться. Баптистские, зелёные и общечеловеческие сталкеры-пенетраторы давно уже не в моде. Они давно в доле. Кто ходила, я имею в виду. Остальные либо в сырой земле, либо вон, в парламенте.
— Нет, ничего такого у меня с собой нет, — произнёс Влад.
— А что есть?
— Я есть, — сказал Влад.
Комбат массировал живот, просунув руку под раскрытый нагрудник спецкостюма. Колика уже явно была не нервная — родная, приветственная. Матушка приветствовала его, хорошо, что на сей раз здесь, на ничейной полосе. Подзадержались на нейтралке, да…
— Значит что, Влад, — сказал Комбат, затаптывая окурок, терпеть было уже невозможно. — Ты сиди на месте, а я отойду по нужде. Ты сам как, нормально? Ничего не болит, желудок?
— Всё в порядке. Сижу на месте, жду вас.
Фонарь Комбат брать не стал. Сейчас он даже радовался начавшейся протоколописательской активностью кишок во славу Матушки. Посидеть и подумать, пока длится сраженье. Повод превосходный.
Его личный «сундук для мертвеца» прятался по Честертону: лист — в лесу. Самая старая лёжка старины Комбата. Лесополоса на границе между выходом к Саркофагу и треком на Монолит и на Мёртвый Колхоз. Маскировал лёжку Комбат с помощью редчайшего артефакта — «занавески». За годы она так разрослась между деревьями и кустами, что иной раз Комбат и сам тратил немало времени, отыскивая дорогу к «сундуку» между полотнищами плоского миража. Все сталкеры (и не только сталкеры) жалели, что нельзя использовать «занавеску» в качестве маскхалата. Газ, к сожалению, игле и ниткам не подчиняется.
Ориентироваться помогали звёзды: светили ярко с чистого морозного неба. Поглядывая на них, Комбат сделал два поворота налево, считая шаги между поворотами и нетерпеливо отбрасывая голые ветки карликовых акаций, поворот направо, осторожно раздвинул локтями «занавеску» у мёртвого тополька. Вот и «нужник», тупичок «занавесной» гитики. Яйцеобразная люлька от старинного мотоцикла, в ней — лопатка и туалетная бумага в пакете.
Терпеть было уже невозможно. Но опытный сталкер Комбат успел расстегнуть все необходимые молнии, выйти из спецкостюма, не запутавшись, силы воли его хватило и на то, чтобы бросить спецкостюм на люльку аккуратно, спустить без нервов трико и устроиться в общечеловеческой позе, не утеряв ни толики достоинства перед лицом равнодушных звёзд.
Ситуацию, в которую Комбата занесло, проще всего, конечно, объяснял гипноз.
Про детей Зоны ходило много слухов, но, как Комбат знал предметно, подавляющее большинство их, слухов, были придуманы специально для постоянно пасущихся в Предзонье беллетристов, журналистов и прочих сектантов творческих профессий. О, это тоже был бизнес!
Сталкеры, что вольные, что военные, отдыхали душой, вымалывая языками страшилки о вампирах и прочих вампуках, проникающих в большой мир и имеющих даже там, в мире, тайную организацию почище масонской или гринписовской. Комбат однажды с оторопью пролистал в сортире «Макдональдса» в Новой Десятке «документальный» роман, «основанный на реальных событиях», некоего В. Пильтуса, в котором (романе) разоблачалась целая бесчеловечная американо-еврейская организация, нелегально ввозившая в Зону завербованных путём жестокого обмана белых русских женщин. Их ввозили в Зону и жестоко оплодотворяли. Там ещё потом террористические организации под крышей ЦРУ скупали младенцев, жестоко сортировали их и создавали бригады то ли янычар, то ли сардукаров.
Всё это было безбоговдохновенным враньём чуть менее, чем полностью: до сих пор Матушка к планете, в которой выела язву, относилась относительно справедливо. Аномалии и артефакты, доступные к выносу в мир, саморазряжались обязательно. Одни почти мгновенно, другие действовали (как «кварцевые ножницы», к примеру) около месяца. — Постоянным и прибыльным бизнесом в Предзонье была зарядка артефактов, особенно лечебных, управляющих, энергетических.
Гады же, с большими трудами и даже жертвами, иногда излавливаемые живьём, свои аномальные способности теряли за границей Зоны также. Например, у контролёра моментально глохла и слепла его внешняя виртуальная нервная система, отчего он моментально же и подыхал в жутких муках. Рязанские были очень вкусны и жонглировали гравитацией, как в пинг-понг играли. Но вкусовые качества сохранялись и вне Зоны, а вот пинг-понг — нет, и учёные, навострившие (не впервой уже) свои «паркеры» и стрелки осциллографов для построения новых нобелевских теорий и практик на рязанской почве, голодными волками выли от разочарования после успешной, но жуткой по материальным затратам и людским потерям операции «Живой трюфель»…
