Дэвид дернулся, как от пощечины. Он почувствовал, как в нем вскипает ненависть. Да как она смеет?..
— Я любил ее, — процедил землянин.
— Что такое любовь? — спросила Марионель. — Скажи мне, что это: страстное желание обладать кем–либо или же стремление сделать счастливым другого?
— Второе.
— Тогда не стоит жалеть о том, что она умерла. Ведь ты не знаешь, какой дорогой проследовала ее душа и в какой форме она вновь возродится. Быть может, в новой форме она будет более счастлива, чем была с тобой, ты не думал об этом?
Дэвид слышал, что она говорит, и понимал смысл ее слов — но сказанное оставалось чуждым. Он не мог… не хотел это принимать.
— Она нужна мне, — произнес он тихо. — Я не могу без нее.
— Видишь? — спросила Марионель. — Ты хочешь обладать предметом любви. В этом все дело. Хочешь обладать, а что хорошо для самого «предмета» — тебя заботит во вторую или в десятую очередь…
— Нет! Я уверен, что она хотела бы вернуться ко мне… Ну как вы не понимаете?!. Мы были счастливы. Нам больше никто не был нужен.
— Не думал ли ты, что ваше счастье продлится вечно? В реальности, где ты живешь, ничто не вечно. Цена счастья — страдание, которое смертный испытывает, утрачивая его. А утратит он его обязательно, рано или поздно.
— Может быть, — Дэвид отвел взгляд, — но не так рано. Ее убили в день нашей свадьбы, у меня на глазах. Другие живут вместе целую жизнь — им легче смириться с ее окончанием…
— Значит, — усмехнулась Марионель, — ты предпочел бы, чтобы Идэль сначала надоела тебе, надоела бы смертельно, превратившись в ворчливую старуху — и лишь затем ты согласился бы с ней расстаться?
Дэвид почувствовал, что опять закипает, и мысленно досчитал до десяти, заставляя себя успокоиться.
— Не знаю, — сказал он просто. — Может быть, и так. А может, было бы иначе. Я не знаю. Нам не дали шанса это проверить.
— У тебя еще все впереди. Сейчас ты поглощен болью, но пройдет время, и боль притупится, а потом иссякнет. Так всегда бывает, поверь мне.
— Я не хочу жить без нее.
— И ты думаешь, что порядок вещей должен быть нарушен только потому, что ты что–то хочешь или чего–то не хочешь?
— Да бросьте, — отмахнулся Дэвид. — Вы говорите о «порядке вещей» так как если бы это и в самом деле была бы какая–то сверхценность. Но если воскрешение мертвых противоречит вашему «порядку вещей», то Темные Земли — это одно сплошное нарушение порядка, попирание его всеми мыслимыми и немыслимыми способами… Здесь в каждом городе есть куча фирм — чуть ли не на каждой улице можно найти такую — где за соответствующую плату могут извлечь покойника из Страны Мертвых и облечь его в новое тело.
— И почему бы тогда тебе не обратиться в одну из этих фирм? — иронично поинтересовалась Марионель.
— Я уже говорил, в самом начале, почему: высокорожденные Кильбрена после смерти идут не обычными путями, а особенными…
— Да, я помню, — перебила Марионель. — Но если ваши, человеческие предприятия уже не могут удовлетворить твои непомерные запросы и ты теперь обращаешь ко мне, то как же при этом у тебя еще достает наглости возмущаться тем, что я не веду себя так, как ведут себя люди в ваших коммерческих организациях?
— Простите. Я не возмущаюсь. Я просто указываю на тот факт, что в Хеллаэне «порядок вещей» нарушают все, кому не лень, сплошь и рядом. И поэтому, мне кажется, ничего страшного не произойдет, если тихонечко и аккуратно нарушить его еще разок, вот и все.
Марионель некоторое время молча рассматривала землянина с таким выражением, с каким человек, долгое время наблюдавший за майскими жуками, ползающими в стеклянной банке и совсем уже заскучавший, станет смотреть на жука, который вдруг выкинет нечто не совсем для жуков типичное.
— То есть ты, — Марионель решила расставить все точки над «i», — всерьез предлагаешь мне пойти против своего сюзерена, нарушить закон, существование которого поддерживает в том числе и моя собственная Сила, ради того лишь, чтобы выполнить твою прихоть?
— Ну, я вижу все это несколько иначе…
— О, в этом я не сомневаюсь.
— …и это не прихоть. Если дорогого человека отняли бы у вас, неужели вы сами не стали бы пытаться вернуть его?
— Да, вероятно, я попыталась бы его вернуть, — согласилась Марионель, — но я бы не стала обманывать себя и окружающих, утверждая, что это желание — нечто большее, чем моя прихоть.
— Что ж, называйте как хотите.
— А теперь ответь мне на вопрос: чего ради одна из Сил мира должна выполнять твою прихоть, мальчик?
— Не должна, — он понимал, что нет аргументов, которые могли бы переубедить ее. По крайней мере у него — нет. Но продолжал говорить, цепляясь за угасающую надежду. — Не должна. Но вы могли бы сделать это.
— Зачем?
— Чтобы два человека были счастливы.
— Один. — Говорящая–с–Мертвыми была неумолима. — Ты. Да и то — лишь на какое–то время. А потом — кто знает, что будет? Человеческое сердце переменчиво. Ты разлюбишь ее или она превратится в мегеру, и ты проклянешь тот день, когда она воскресла.
— Такого никогда не произойдет.
— Ты знаешь будущее?
— Нет. Но не нужно быть ясновидцем, чтобы это знать.
— Созерцая миры, плывущие в потоках Силы, я наблюдала и более удивительные превращения.
— Но вы тоже не можете знать, что будет, — возразил Дэвид. — Я верю в то, что буду любить ее всегда, и верю, что и она чувствует так же, а вы… почему вы верите в противоположное?
— Потому что мы уже выяснили, что для тебя ее интересы стоят на втором или даже на десятом месте, — усмехнулась Марионель. — А на первом — стоит твое собственное страстное желание обладать тем, чем ты хочешь обладать. Не делай такое капризное лицо, милый Дэвид, это не нравоучение. Я ведь не порицаю тебя за то, кто ты есть. Твой эгоизм местами довольно–таки мил и уж во всяком случае забавен. Но, поскольку твоя «любовь» почти целиком проистекает от страстного желания обладать предметом, который привлек тебя, рано или поздно ты с той же непоколебимой уверенностью будешь говорить совершенно противоположное тому, что говоришь сейчас. Это вполне реально, и мои законные сомнения в устойчивости твоей веры проистекают от того, что ты не способен отличить себя–настоящего от желания, которое владеет тобой.
— Способен, уверяю вас.
— Нет, не способен. Да что там — ты даже не понимаешь, о чем я говорю. Ты слишком поглощен собой, своим так называемым «горем», чтобы понять.
— Если и было в моей жизни что–то настоящее, то это она. Все остальное… иные миры, магия, могущество… все, к чему я раньше стремился, по сравнению с ней — просто мусор. Я все бы отдал, чтобы ее вернуть.
