— Тьфу, пропасть! Предупреждать же надо! Кто так делает? Я уже черт знает что подумал! — вспылил я.
— Было бы черт знает что, я бы тебя с тропы столкнул и за автомат схватился.
— Все равно не делай так больше.
— Я смотрю, нервный ты стал, Комбат. Зря в Зону один ходил, нельзя так.
«Учи ученого. Один по Зоне гуляешь — крыша съезжает, факт… А как не один, так трясись за задницу каждого, кого с собой взял. Легко сказать — „отмычки“, „салаги“… А каково из-за их дурости грех на душу брать?»
Я покачал головой.
— Это кто из нас еще нервный, Тополь. Ты бы себя со стороны видел! Шуганул с тропы, как тушкан от припять-пса… Короче, я так понял, ты не пойдешь со мной к ученым из-за какого-то Пятнистого на КПП?
— Да я бы с радостью, но прикинь, каково мне будет с военными сталкерами общаться? Если они еще не знают, что Речной Кордон разгромлен, то возникнет вопрос, что я здесь делаю. Если знают — тогда вопрос, почему выжил. И снова же — что здесь делаю?
— Очень тонкая у тебя душевная организация, Тополь… — уныло вздохнул я и пошел в лагерь ученых один.
Возле лагеря тропа была верная, и на отслеживание аномалий много времени тратить не приходилось.
На КПП меня уже ждал некробиотик Трофим. После недолгих препирательств с охраной лагеря — Трофим махал в воздухе своими корочками, говорил грозные слова и вообще вел себя как настоящий друг — меня все-таки пустили на территорию.
Кстати, не заметил я на воротах ни одного военсталкера, встречи с которыми так опасался Тополь.
На вахте стояли вооруженные ученые. Молодые. Я бы сказал — вообще студентики. Но студентов там быть не могло. Выходило, что передо мной — чьи-то аспиранты, хилая, но мозговитая гвардия. А то и вовсе кандидаты наук — ученые, я заметил, могут до самой смерти выглядеть как мальчики.
«Их путевками в Зону премируют или штрафуют?» — некстати подумалось мне. И еще подумалось: «Эге, а если они на КПП этих сопляков выставили, значит, все приписанные к лагерю военсталкеры где-то на поисковом выходе!»
Трофим внешне был не очень-то похож на записного ученого: коренастый, бритоголовый, с приплюснутым боксерским носом. Однако стоило ему открыть рот, и всякий понимал, что перед ним личность в высшей степени интеллигентная: говорил Трофим мягким, красивым голосом с плавными интонациями, причем говорил вещи обтекаемые и банально-верные. Матом же Трофим и вовсе не ругался.
— Мне нужно на тот берег, — сказал я Трофиму. — А для этого я хочу попросить у тебя мокроступы. Две пары.
— Это я уже понял. — Он вздохнул. — Ты бы раньше приходил. Этих мокроступов было!
— И куда, интересно, сплыло?
— Вчера, — он понизил голос, — пришли семеро. Все запыхавшиеся, оборванные, ты бы видел. Как после марш-броска. Не знаю, кто это был и с кем из начальства они говорили… Но только выдали им в итоге семь пар мокроступов и массу ценного оборудования.
— Ну хотя бы приблизительно ты понял? Это сталкеры или, может, кто-то издалека?
— Трое были сталкерами, похоже. Но я их не знаю. Остальные… ну, я бы сказал, военные. Широкие такие мужики, стриженые. В Зоне же как — все в камуфляже, все с автоматами…
— Может, бандосы?
— Может, и бандиты. — Трофим надавил на последнее слово, будто бы укоряя меня за столь нелюбимый им жаргонизм.
— Ладно, вернемся к теме. Так мне бы мокроступы, а?
— Ничем не могу помочь, Комбат. На тот берег и так пройти можно. Обычно озеро нормально обходится — и с юга, и с севера.
— Время, Трофим. Спешим мы. Кроме того, ты сам сказал — «обычно». Обычно — это когда нет Каменного Неба, верно? А с ним-то как? Или, скажешь, оно не влияет?
— Влияет, похоже…
«Спросить его про упавший вертолет? Не спрашивать? А что он скажет в самом лучшем случае? „Да, вертолет видел, да, он летел, а потом упал. Больше ничего не знаю…“ И все это именно в лучшем случае! А в худшем — только отмахнется. Дескать, первый раз слышу…»
Решил другое спросить.
— Слушай, Трофим, а кто тут у вас сейчас лучший специалист по А-генерации?
— Доктор Менглер. Но он сейчас в Гонолулу, на симпозиуме. А что тебя интересует, может, я знаю?
— Меня интересует, что думает современная наука по поводу генерации артефактов феноменом «вертикальный бич». Какие артефакты генерируются, сколько, в общем — конкретика.
— «Вертикальный бич» редкий феномен… Я сомневаюсь, накоплена ли мировой наукой отвечающая стандартам статистика, — степенно ответил Трофим. Хорошо им, ученым, — говори гладко, слов побольше всяких лепи, а тебе за это денежки каждый месяц заносят. Спецам по Зоне, кстати, — немалые…
— Вот именно поэтому я бы хотел говорить с лучшим специалистом по А-генерации, — сказал я, сделав ударение на «лучшим». — Не в обиду, Трофим.
— А чего мне обижаться? Я некробиотик, занимаюсь местными формами квазижизни. Аномалии и артефакты меня интересуют лишь в той мере, в какой возможно установление связей между их активностью и поведением форм квазижиз…
Видимо, взгляд мой в ту секунду стал достаточно красноречив, потому что Трофим осекся и кротко сказал:
— Хочешь, сейчас сходим в лабораторию Менглера. Спросим у кого-то из его сотрудников. Может, знают.
— Хочу. А пока мы идем, ты думай, пожалуйста, как меня на тот берег переправить. Очень надо.
Я так запросто с Трофимом обращался — будто был он моим подчиненным, — потому что чувствовал за собой моральное право. А когда я чувствую за собой моральное право — извините-подвиньтесь.
В конце прошлого года я спас Трофиму жизнь. Ничего особенного, обычная история про обычных парней в Зоне.
Он шел по Зоне один, ошибся, попал в жадинку. Собственно, главная ошибка Трофима была в том, что он шел по Зоне один. То, что он жадинку не заметил и позволил себя крепко прихватить, — это уже мелочи.
Ну а я тоже шел по Зоне один — мне можно! — и вдруг оказался в нужном месте в нужное время. И был у меня при себе, к счастью, артефакт «иллюзион». Редкий, но дешевый, потому что за пределами Зоны он теряет все свои свойства. Да и в пределах-то Зоны свойство у него лишь одно: вместе с изменениями температуры «иллюзион» меняет вес. В частности, при нагреве — тяжелеет.
Ну и вот при помощи «иллюзиона» вкупе с горелкой (на которой я кофе себе по утром варю) я без проблем перегрузил жадинку. Она лопнула и Трофима отпустила.
Так что Трофим — мой должник. Но я пока ни разу не злоупотребил этим. А теперь вот намеревался.
Пока мы шли, Трофим сопел, пыхтел, и было видно, что в душе у него идет настоящая борьба — сообщать некоему Комбату нечто важное или перебьется. В то же время это «нечто» тянуло его за язык…
