– Почему? Гхалхалтар такой белый, светлый.
– Он – страшный гхалхалтар именно оттого, что он "светлый". Я не хочу, чтобы ты говорила с ним. Скажи "да".
***
Дрод бродил по людскому лагерю. Он всем походил на убитого часового, лишь болтался под курткой длинный, кривой нож. Люди принимали его за своего, и он беспрепятственно слушал их разговоры. Настроение у всех было плохое, но они утешали себя мыслью о том, что гхалхалтарам приходится хуже.
День тянулся нестерпимо долго, и Дрод вышел из лагеря. Вокруг расстилалось чистое, белое, непоруганное полотно снежного склона. Воитель опустился на колени и стал молиться. Он молился несколько часов. Видевшие его люди останавливались, дивились, принимая за чудака – никто из них не чувствовал в себе подобной религиозности.
Вечер подступил к горам. Стало темно. Тогда старик поднялся. На душе у него было спокойно. Он был готов.
Воитель не спеша прошествовал к лагерю. Постовой окликнул его – он ответил. Его пропустили.
Дрод дошел до того места, где, как он заметил днем, расположились дракуны. Они разместились в палатках, а их драконы спали снаружи, подвернув под крылья свои узкомордые головы на длинных шеях.
Гхалхалтар заметил часового. Дрод принадлежал к числу старейших и опытнейших воителей. Осторожно вынув длинный, кривой нож, он исчез. Невидимый, он шел неслышно, и только отпечатывались на снегу узкие, длинные, гхалхалтарские следы. Часовой воздел глаза к небу. У него было молодое, безусое скучающее лицо. Ему хотелось спать, и он, не в силах побороть зевоту, зажмурился и раскрыл рот. Вдруг глаза его выкатились, лицо искривилось – голова, отделившись от тела, упала на снег.
Ближний дракон, словно что-то почуяв, приподнял крыло, открыл мутноватый глаз. Гхалхалтар застыл. Зеленый глаз дракона покрылся белесой пленкой, захлопнулся. Дрод по опыту не спешил и постоял несколько минут, пока окончательно не удостоверился, что все в порядке, потом двинулся к палаткам.
Входы в них охранялись. Дрод знал это, а потому пошел в обход. Подойдя к палатке сбоку, он сделал аккуратный надрез и заглянул внутрь. Все было тихо. Люди спали, и мирно колыхался над ними воздух.
Воитель протиснулся в тепло палатки, и, невидимый, заскользил от человека к человеку. Один из дракунов пошевелился, но не открыл глаз. Быстро заработал длинный, кривой нож. Никто из них больше не открыл глаз. Никогда.
***
Дрод вернулся рано утром. Он потратил много сил на спуск по отвесным скалам и шел, покачиваясь, оставляя на снегу глубокие пляшущие следы. Длинный, кривой нож отдыхал у его бедра. Маги, оставленные с тварями на равнине, с опаской наблюдали за ним, понимая, что, если воитель в таком состоянии, он возвращается с крайне опасного и сложного дела. В лагере людей произошло нечто ужасное.
Добравшись до Виландора, Дрод первым делом направился к Гамару, своему начальнику, доложить обо всем. Потом он исчез. Никто не ведал, куда, но все знали, что воитель не появится несколько дней, пока не отмолится в одиночестве, укрывшись в горах.
***
На следующий день после возвращения Дрода, Хамрак вызвал Гамара к себе. Бессмертный чуть хмурился, что странно сочеталось с его кривившимися в легкой улыбке губами.
– Ты зря досадил людям ночной вылазкой, Гамар.
– Позвольте узнать, почему вы решили, что это работа моих воинов?
– Я даже могу сказать кого именно, ибо никто, кроме Дрода, не способен на такое, – Хамрак указал на стол, где лежала голова часового, которую воитель сбросил вниз, а один из магов нашел. – Ровный срез, безукоризненный. Такая же участь, думаю, постигла многих. Не правда ли? – некромант заглянул в мертвые глаза часового. – Впредь, предупреждай меня, когда захочешь вновь досадить людям.
– Могу предупредить уже сейчас. Я всегда готов.
– Не спеши. Они сдадутся сами. Попомни мои слова.
***
Рано утром Халхидорог увел Осерту из трактира гулять по Виландору. Погода выдалась хорошая. Они вышли из деревни на равнину и долго бродили по чистому, белому снегу далеко от скоплений мерзнущих тварей. Они шли, обнявшись. Осерта была на две головы ниже Халхидорога и выглядела хрупкой, обхваченная его крепкой, жилистой рукой.
Потом он пригласил её в свой роскошный дом.
Уже у самых дверей, они наткнулись на Гамара, который ехал от Хамрака и, исподлобья взглянув на идущих, не поздоровался с бывшим другом. Халхидорог чуть смущенно поприветствовал его:
– Добрый день.
– Добрый. – Гамар ощерился. – Особенно, когда вместо того, чтобы бороться с людьми, гуляешь с их девками.
– Кто же вам мешает?
– Мой долг, щенок.
Халхидорог, будучи не в силах пропустить оскорбление в присутствии Осерты, вдруг надвинулся на всадника, схватив его за плащ, дернул вниз. Однако Гамар, широкий в кости и сильный от природы, вывернулся, оттолкнув руку воителя:
– Потише! Не тебе взять меня. Хоть ты и состоишь в лучшем воинском сословии, но слаб. Дрод куда лучше тебя.
– Положим. Да я и не гонюсь за титулом лучшего воителя. Мне достаточно звание "лучшего гхалхалтара", – Халхидорог оглянулся на стоящую в стороне Осерту.
– Что ж, верь бабам, если тебе так хочется, – Гамар тронул поводья.
Когда они зашли в дом, Халхидорог велел зажечь в темных комнатах светильники так, чтобы было светло, и они прошествовали в волшебную комнату с гобеленами…
***
Лорд Карен молча стоял за пределами лагеря над свежей могилой дракунов. Там, под землей, лежали тридцать лучших его воинов. Позади сиротливо топтались на снегу их драконы. Животные ещё не понимали, что хозяев больше нет, и напрасно ждали их появления.
Лорд отвернулся от могилы, ощупывая взглядом представший перед ним лагерь. Охрана вокруг уже усиленна. Однако если враг затаился внутри и дожидался следующей ночи, чтобы вновь нанести удар?
Достаточно. Они так понесли уже слишком большие потери. Настал момент серьезно заявить о себе, ответить гхалхалтарам на их вызов и отомстить за павших: дракунов, пентакреонцев и простых солдат. Лорд Карен пошел к лагерю – к палаткам оставшихся в живых дракунов.
Он дал приказ атаковать позиции тварей на равнине.
***
Свет не проникал в комнату сквозь занавешенные окна. Гобелены серыми, уютными пятнами покоились на стенах. Осерта сидела на софе. Халхидорог лежал, запрокинув голову на скрещенные руки. Рубашка его была наполовину расстегнута, и размеренно, поднимаясь при каждом вдохе, ходила под ней грудь.
– Значит, Орлог тебе не отец? А где же твои родители? Умерли?
Осерта не поняла его и не ответила.
– Странно, – словно сам себе продолжал он, – я ведь тоже сирота. У меня нет родителей. Нет. Я даже не помню их.
