Чуть полегчало. Впрочем, а чего вообще переживать-то? Ну, дочь. Подумаешь. Я-то ведь ему не сын.
Однако и Ниелло хорош — с его дискретной речью…
— Так что, фратер-венатор, — чуть помягче произнес центурион, — сам понимаешь. Будь ты хоть самим Проконсулом — не имел я права тебя брать с собой. Да и то, что я тебе пистолет дал, — уже серьезное нарушение.
— А чего же вы ее одну в каких-то джунглях бросили? — приходя в себя, сварливо осведомился Лекс. — Где ж вы были, телохранители хреновы?
Ниелло нахмурился.
— Это отдельный разговор, — жестко сказал он.
— А все-таки?
Ниелло опять на некоторое время замолчал — очевидно, это у него вообще была такая манера разговора: услышать, взвесить, подумать, а уже потом выдать мысль изреченную (впрочем, Лекс надеялся, что не в тютчевском варианте понимания). Потом центурион (Лекс был готов поклясться в этом) исподтишка огляделся — рядом уже почти никого не осталось — и заговорил, немного понизив голос:
— Не стал бы я тебе говорить, но, похоже, ты и так в курсе многих событий. Тем более что есть приказ…
— Какой? — заикнулся было Лекс, но Ниелло движением бровей дал понять, что вопрос абсолютно неуместен, и продолжал:
— Мы сами пока еще не поняли, что это было — предательство или чистая случайность. Тот сектор Заповедника, где работала госпожа Марсия, абсолютно закрыт для постороннего проникновения. Мы, собственно, дежурили, так сказать, на входе, и никто мимо нас не мог пройти — и не прошел… а вот почему там случилось то, что случилось, я думаю, ты сам объяснишь.
Лекс оторопел.
— Как это — я объясню? Я вообще ничего не знаю, а понимаю и того меньше.
— Я думал поговорить об этом с тобой попозже, — мрачновато сказал Ниелло, — но раз уж ты сам заговорил на эту тему… что ж, так тому и быть. Давай рассказывай но порядку. Можешь коротко.
Лекс подумал.
— Ну, если коротко…
И Лекс рассказал центуриону о событиях, которые произошли с ним с того момента, как они с Галлиеном и Фритигерном вышли из гостиницы — опустив некоторые незначительные детали.
— Так-так, — сумрачно произнес Ниелло, когда Лекс закончил свой короткий рассказ. — Достаточно интересно. Я вижу, что госпожа не сочла нужным упомянуть о некоторых моментах. Аттракцион, говоришь… и свободный гражданин в качестве служителя. Ты хоть знаешь, что такое транспонатор? — неожиданно спросил он.
— Н-нет, — помотал головой Лекс. — Откуда?
— Действительно. Так вот, этот самый транспонатор — прибор, который создает иллюзорные пространства, не более того. И аттракцион «Звездная Охота», насколько я знаю, состоит в том, что ты садишься в удобное кресло и смотришь усовершенствованную версию гримерного интерактивного кино.
— Но…
— Не перебивай. Я бы ни на секунду не поверил твоим байкам, в лучшем случае сочтя их галлюцинаторным бредом — вроде того, который проявлялся при психозах, вызванных использованием макровиртуальных технологий до их запрещения, — если бы ты действительно не оказался рядом с госпожой. Так что получается…
Ниелло умолк и задумчиво подвигал челюстью, глядя куда-то словно бы внутрь себя.
— Фигня получается, — буркнул Лекс.
— Что?.. Да, получается странная картина. Поскольку разъяснить ее мы сейчас не можем, то оставим проблему в стороне.
— Логично, — хмыкнул Лекс.
— Еще бы, — совсем слегка улыбнулся Ниелло. — Теперь вот о чем…
— Одну минуту, господин центурион, — перебил его Лекс. — А что такое вообще этот Заповедник?
— Н-ну… примитивно говоря, стационарный, замкнутый на себя локальный гипертуннель на Забдицении. Какой-то научный институт использует его для выведения некоей генетически измененной живности, изучения ее и наблюдения за ней же. Честно говоря, я толком не знаю
научных тонкостей, мое дело — охранять госпожу Марсию, которая там пишет диссертацию.
— Она говорила о Патруле, — вспомнил Лекс. — Что за Патруль?
Ниелло поморщился.
— Полгода назад появились слухи, — сказал он, — что кто-то со стороны смог выйти в одно из боковых ответвлений Заповедника. Ученые мужи, видите ли, обнаружили, что у них что-то пропало. Причем что именно пропало — или потерялось, — они объяснить не смогли. Ну и организовали там Патруль, из милицейских и легионеров, которые ничего и никого не нашли. Наши там, конечно, тоже все прочесали, и с тем же успехом. Пусто в этом Заповеднике. Никого, кроме медведей госпожи, мы там не видали.
— А чего она так испугалась, когда меня там увидела? — задумчиво произнес Лекс. — Катастрофа, говорит, настоящая…
— Это ты сам у госпожи спросишь, — сурово сказал центурион. — Если она с тобой захочет говорить.
— Ну да, ну да… — рассеянно отозвался Лекс. — Ладно… А как вы ее потом нашли-то?
Ниелло усмехнулся.
— Нетрудно догадаться. Агентурные сведения. Вы с госпожой, что называется, наследили. А у нас среди сенатских тоже есть уши.
— Но искали-то фрументарии меня, — задумчиво сказал Лекс.
— Правильно, — кивнул Ниелло. — Как я сейчас понимаю, на госпожу они наткнулись случайно. Но последствия все равно могли быть катастрофическими.
Лекс рассеянно почесал затылок.
Ему показалось, что не все в словах Ниелло складывается в правильную картинку. Что-то было такое… хотя, похоже, центурион не врет. Да и зачем ему? Скорее уж, что-то госпожа Марсия темнит… медведи — надо же.
А, ладно.
— Когда прилетим-то? — спросил он.
— Скоро, — ответил центурион и встал. — Иди-ка, фратер-венатор, отдохни. Неизвестно, когда еще удастся это сделать.
Лекс проснулся от собственного стона.
Стон был громкий, Лексу даже показалось, что эхо горошиной отлетает от стен и норовит заехать ему в ухо, пробить череп насквозь и полететь в другую стену… нет, не выйдет, подумал он смутно: застрянет горошина и прекратит свой полет… навсегда.
Он дышал тяжело, будто вынырнул из-под воды: впечатление усиливалось тем, что Лекс был весь мокрый — холодный липкий, даже клейкий пот выходил из пор горящей кожи и вязко скапливался на лбу, на руках… везде, везде было мерзко и вязко до дрожи в мышцах.
Лекс обнаружил, что сидит на койке, и лег, то есть рухнул на спину. Бешено бьющееся сердце сбавляло обороты, страх уже давно ушел, но ощущение реальности сна — большей, чем сама реальность, — пока оставалось, сжимая мозг и выдавливая с потом мысли.
Подумаешь — сон, увещевал себя Лекс и понимал, что это правда: сон есть сон, бытие не определяет сознание… или наоборот, но так далее, однако видение Галлиена, зашитого в кожу Фритигерна, и Фритигерна, гниющими слепыми глазницами разглядывающего шкуру Галлиена — при этом Фритигерн, широко разевая беззубый рот, жаловался, что шкура эта сильно попорчена, ее с Галлиена сняли неаккуратно и вообще она ему мала, — это видение, картина или отголосок чего-то прошлого гвоздем сидело в затылке Лекса, и чувство зуда, яростного и настойчивого, проходить не желало.
