Николай Полунин - Цербер

— Салют, старуха! Как жива?

— Андрюша, — сказала Елена Евгеньевна, — ты дико целеустремленный и жутко информированный человек, но никудышний актер. Умерь свой наигранный пыл, будь другом.

Андрей Львович кашлянул и несколько смешался.

— Проходи уж, все-таки впервые у меня в гостях. Спасибо, что хоть без цветов явился, не даешь пищу злым языкам.

— Н-да. С тобой иногда бывает трудно разговаривать.

Куда прикажешь?

Они прошли на кухню. Елена Евгеньевна поставила кофейник на плиту.

— Сперва благодарности и слова поощрения от вышестоящих инстанций. Считай, что ты их уже получила.

— Считаю.

— Материальные свидетельства прибудут позже. Елена Евгеньевна подняла брови.

— Сюрпризы? Что-то новенькое. Никогда раньше не бывало. Чем меня собираются осчастливить? Гарнитуром от Тиффани?

— Можно и гарнитуром, — сказал Андрей Львович, закидывая ногу на ногу. — Можно что-нибудь пообстоятельнее. «Ролле» ручной сборки, домик у теплого моря.

— У какого теплого моря, там везде стреляют.

— У Мраморного, например, не стреляют, на Багамах не стреляют. Старуха, ты отстаешь от жизни. Здесь остались только те, кто не может отправиться туда, где не стреляют и всегда едят с чистых тарелок.

— Ты-то тоже здесь.

— Это ненадолго, уверяю тебя. Меня держит только мое неуемное любопытство.

Елене Евгеньевне пришлось заняться кофе. Ставя на стол чашечки из горки — те, не самые лучшие, — она иронически усмехнулась:

— Откуда такой непатриотизм, Андрюша? Всегда так ратовал за державу, меня на это сагитировал, и вдруг?

У Елены Евгеньевны возникло и тотчас же окрепло убеждение, что и разговор этот, и вообще весь неожиданный визит Андрея Львовича носит чрезвычайно важный характер. Не в одном ночном происшествии дело. Болтовня болтовней, а он вот-вот готов приступить к чему-то главному, что принес с собой. Вся жизнь, обе ее жизни, Елены Евгеньевны-первой, домохозяйки при муже и скучающей барыньки, и Елены-второй, засекреченного скопища неведомых сил, могут двинуться по иному руслу. К тому же она с понятным беспокойством ждала, что он скажет об инциденте.

«Сейчас он будет тебя покупать, — строго сказала Елена-вторая самой себе. — Не попадись опять на тот же крючок. Ему нет дела ни до чьих интересов, кроме своих собственных. Только такая дурища, как ты, могла развесить уши, когда он плел тебе об ответственности перед наукой, страной и человечеством в целом. Может, по-своему он об этом и думает, но я этих его глубоких мотивов не понимаю. И не хочу понимать».

Елена Евгеньевна протянула руку за сигаретой из резной коробочки.

— Дай мне, Андрюшенька, огонек. Сколько ж вас, мужиков российских, манерам-то учить нужно?

Сказала — и дрогнуло сердце, вспомнила о Михаиле. Где он, что он? Вдруг он уже дома, сидит, ждет звонка, думает о ней… нет, глупости.

«Мишу вы мне наперед всякой вашей награды обеспечите, — подумала она. — Ты и обеспечишь».

— Елена Евгеньевна, поговорим серьезно, — сделавшись до невозможности официальным, сказал Андрей Львович. Отодвинул кофе. — В подписанном вами контракте имеется пункт «три-два», который, в частности, гласит: «Обязуюсь не использовать ставшую доступной мне новую технику без санкции моего непосредственного руководителя и не применять ее в своих личных целях». Имеется такой пункт, помните или показать?

— Имеется, имеется, я без тебя помню.

— Так, имеется. — Андрей Львович приоткрыл свой кейс, достал сколотые листки. — Вот показания трех сотрудников оперативной группы Московского уголовного розыска, которых развозила по домам дежурная машина, и водителя. Во время следования они стали жертвами аномального явления. Аккурат вон на том, под твоими окнами, проезде. Описание их ощущений. Последствия для здоровья. У одного ожог третьей степени, у двоих тепловые удары, водитель госпитализирован с подозрением на инфаркт. Далее. Рапорт командира расчета начальнику пожарной части о выезде на место происшествия. Опять-таки описание. Вот там. — Андрей Львович ткнул через плечо в сторону окна за тюлевой занавесью. — Заключения экспертов. Они, конечно, руками разводят, но картина, представшая взорам, очерчена ясно.

Елена Евгеньевна-вторая, которая только и могла бы достойно ответить в данный момент, вдруг куда-то запропастилась. Оставшаяся в одиночестве Елена-первая нервно затушила в пепельнице сигарету и, подняв испуганные глаза, совсем уж по-девчоночьи пролепетала:

— Я не хотела. — И еще более глупо: — Я не нарочно. — И еще: — Что мне теперь будет?

Андрей Львович с сожалением поглядел на нее, вздохнул и кинул листки обратно в кейс.

— Казнь через повешение. Через расстреляние. Что тебе может быть, старуха? Я тебе просто показал, как это бывает, ты ведь с подобным никогда не сталкивалась?

Елена Евгеньевна помотала головой.

— Ты допустила неосторожность. Проявила легкомыслие и несдержанность. Позволила чувствам взять верх над разумом. Черт с ними, с этими пунктами контракта и с этими бумажками, но ты давала мне слово, помнишь? Именно мне, простое честное слово. Слово — самое главное. Вот я всегда держал свое слово, а ты?

— Не надо со мной разговаривать, как с ребенком.

— Ты себя ведешь, как ребенок. Как вот я смогу тебе дальше верить? Нам еще работать вместе. Я тебя спрашиваю, как? Я теперь не знаю. Может быть, ты знаешь?

Елена Евгеньевна опять помотала головой. Ей очень хотелось заплакать. Зареветь. Елена-вторая, почему ты пропадаешь, когда нужна? Настоятельно необходима?

— Что такое случилось, Лена? У тебя было плохое настроение, да? Что произошло? Ну, расскажи, расскажи мне, давай, не стесняйся, девочка.

И она рассказала. Как рассказала бы папе. Или старшему брату, если бы он у нее был.

Давясь и захлебываясь слезами, она рассказала о Михаиле, об их встрече, об их разговорах и о себе самой, своих переживаниях и даже о том, что не может до Михаила дозвониться уже третьи сутки. Только о сне она не рассказала. О синей стране. О песне.

Андрей Львович успокаивал. Он давал платок и поглаживал по руке. Он налил коньяку из своей фляжки и подал сигарету. Он просто был рядом и слушал. А задал вопрос, которого она никак не ожидала:

— Слушай, старуха, а как же Бусыгин? Если у тебя не просто интрижка — все мы не безгрешны, — а такое чувство?

— Что? Бусыгин? — Елена Евгеньевна окончательно высморкалась в платочек и недоуменно посмотрела на Андрея Львовича. Она и не подумала о муже, который уехал меньше недели назад. Бывают мужья, о которых так скоро забываешь.

— Ну, да Бог с ним, — сказал Андрей Львович. — Так говоришь, этот Михаил — наблюдательный, ребят из твоего сопровождения раскрыл в два счета?