Пожилые бюргеры приветливо улыбались ему и даже приподнимали шляпы — приветствовали молодого офицера. Герой Рейха, с новеньким Железным крестом на груди. Гордость нации!
Эльза утром настояла, чтобы он непременно нацепил награду на китель. Макс чувствовал себя с ней несколько неловко — будто носит что-то чужое, ему не принадлежащее. Наверное, в определенном смысле так оно и было — ведь Железный крест вручили Петеру Штауфу, а не ему, Максиму Соколову. Хотя кем он был сейчас — сразу и не разобрать…
Зато Эльза чувствовала себя великолепно — откровенно наслаждалась вниманием, которое им оказывали, буквально купалась в лучах его славы. Ей очень нравилось, что на них все смотрят, им улыбаются, их приветствуют. Она демонстративно взяла Макса под руку и плотно прижалась к нему, как бы говоря: смотрите, я его жена!
Макс сначала немного стеснялся, а потом махнул рукой — пускай, что ему, жалко, что ли? Раз так хочется славы… Сделаем женщине приятное, тем более что ему это ничего не стоило.
Приятное он сделал и для Марты — купил большущую порцию мороженого ценой в целую рейхсмарку. Эльза немного поворчала — больно уж дорого, но Макс беспечно махнул рукой — ладно, в конце концов, живем один раз и последний. После чего купил мороженое себе и Эльзе. Оно, кстати, оказалось очень вкусным — в вафельном хрустящем рожке и с маленькой кремовой розочкой наверху. И чрезвычайно напоминало тот советский пломбир за девятнадцать копеек, который Макс очень любил в детстве. Пока не начались смутные времена и мороженое не исчезло — как и многие тогда товары с полок. А когда вернулось, то вкус у него оказался совсем другой. Вроде бы похожий, но все-таки не то. То ли Макс вырос и вкус у него изменился, то ли действительно прежний рецепт был утерян, а восстановить не удалось… Но прежнего удовольствия почему-то уже не было. И вот теперь — позабытый вкус.
День был солнечный, яркий, и Макс радовался отдыху. Он с интересом рассматривал животных, обсуждал с Мартой их поведение и охотно фотографировался на фоне вольеров — дядя Генрих одолжил свой фотоаппарат.
Они вместе не спеша прогулялись по Зоосаду, посмотрели на слонов, понаблюдали за игрой бурых медведей, полюбовались на красивых павлинов в стеклянном павильоне и покормили смешных рыжих мартышек, забавно выпрашивающих лакомства у посетителей. После чего двинулись по аллее на выход — пора домой, обедать.
* * *
К обеду ждали гостей — сестру Ингу с сыновьями тети Магды, Францем и Йозефом. Те наконец-то получили увольнительные и решили перед отправкой на фронт пообщаться со своим знаменитым кузеном. А заодно поделиться своими впечатлениями от войны. Им, похоже, тоже было что рассказать.
У квартиры Макса ждал сюрприз — на подоконнике сидел и курил его приятель, лейтенант Генрих Ремер. «Петер!» — радостно воскликнул он, как только Макс вышел из лифта.
— Отпустили на две недели домой, — объяснил Генрих свое появление. — В Берлине у меня пересадка на эрфуртский поезд. Вот и подумал — заскочу-ка я к Петеру, поздравлю с наградой!
— Правильно сделал, что зашел, — улыбнулся Макс. — Давай, пообедаешь с нами. А потом мы спокойно поговорим. Знакомься — это моя жена Эльза, дочь Марта…
Макс действительно обрадовался Ремеру — ему нравился этот веселый, неунывающий парень. После госпиталя их дружба только окрепла — несмотря на тяжелые бои они находили время заскочить друг к другу в гости (благо сражались рядом) и поговорить. Выпить кофе, покурить, обсудить последние фронтовые новости…
Через пять минут пришла и Инга, а вслед за ней — оба кузена. Они абсолютно не походили на своего чопорного и сухого папашу — непоседливые, шумные, живые. Макс представил им своего друга, а затем, по их настойчивой просьбе, стал рассказывать, как и за что получил свою награду. Кузены в свою очередь поделились воспоминаниями о фронте — оба уже имели небольшой военный опыт. Вскоре разговор стал общим — Ремер также принял в нем активное участие.
Обед прошел очень хорошо, все остались довольны, даже Эльза, с тревогой следившая за мужем, чтобы не прикладывался к рюмке. Макс, как и обещал, воздерживался от алкоголя — поднимал рюмку, когда произносили очередной тост, но потом решительно ставил на стол. Так и не пригубив. На недоуменный вопрос Генриха отвечал — после контузии появились некие нежелательные последствия, и доктор посоветовал пока спиртное не употреблять. Друг понимающе кивнул.
Кстати, Ремер, заметил Макс, часто поглядывает на Ингу и даже оказывает ей небольшие услуги — помогал расставить посуду на столе, разложить ложки-вилки, принести блюда. Та вроде бы не возражала и даже, казалось, поощряла.
После обеда Макс вышел с Генрихом на балкон покурить.
— Хорошо как у тебя, — искренне произнес Ремер, — хозяйственная жена, симпатичная дочка, приятные родственники. Настоящая дружная немецкая семья. Я бы не прочь с тобой породниться…
И игриво кивнул на Ингу, которая помогала Эльзе расставлять чашечки для кофе. Инга заметила его взгляд и слегка улыбнулась в ответ.
— Почему бы и нет? — пожал плечами Макс. — Если Инга не против…
— Ну, тогда я продолжу атаку? — слегка, покраснев, сказал Ремер. — Пока есть такая возможность… А то мне скоро на вокзал. Я хочу попросить у Инги разрешения писать ей. Как ты думаешь, даст?
— Конечно, — кивнул Макс, — она, кажется, симпатизирует тебе. Действуй смелее. Жизнь коротка, а счастье — еще короче. Ты даже не представляешь себе, насколько…
«Что-то сегодня меня тянет на философию, — подумал Макс, — наверное, действует вид чужой влюбленности». Хотя у него самого при виде Эльзы появлялось в груди приятное и очень теплое чувство. Такое, что хотелось иногда петь во все горло.
Такое чувство он давно уже не испытывал. Даже по отношению к жене Маринке…
Все хорошее когда-нибудь кончается, подошел к концу и отпуск Макса. Ну, Петера Штауфа, конечно.
Месяц пролетел незаметно, и снова встал вопрос — а что дальше? Можно, конечно, было вернуться — достаточно подождать, пока часы сами остановятся. И он окажется снова у себя на даче, с женой Мариной, дочерью Машкой и всеми теми классными вещами, к которым так привык и которых ему так не хватало в 1942 году — с компьютером, Интернетом, телевизором, мобильником, холодильником, электроплитой, стиральной машиной и многим-многим другим, что делает быт человека удобным, легким и приятным.
Не говоря уже о том, что это будет мирная, спокойная, сытая жизнь. Ни смерти, ни крови, ни страданий, одна тишь да благодать. Но в ней не будет и Эльзы, вот ведь в чем беда.
