На подступах к рынку шла торговля цветами. Сколько Момент себя помнил, всегда у Киевского дежурили кавказцы с охапками роз.
— Розы, кому розы нэдорого, розы покупаем!
— Розы, свэжие розы… Розы берем!
Уворачиваясь от назойливых торгашей, Момент потопал на рынок. Здесь было грязнее, жестяные контейнеры жались друг к другу, образовывая лабиринт ходов. Пешеходов от солнца или дождя защищали натянутые между палатками полотнища, и потому на рынке царил разноцветный полумрак. Ветер сюда не долетал, духота стояла страшная, продавцы никого не зазывали, смотрели сонно мимо покупателей. Чужих тут не жаловали.
Момент плюнул на осторожность. В конце концов, пока он тут гуляет и присматривается, Бестия умирает. Реально умирает, вот прям сейчас, и это стремно. Момент видел смерть множество раз и в самых разных обличьях.
Гравицапа сплющивает человека в кровавый блин.
Микроволновка варит заживо, кровь закипает — человека разрывает на кусочки.
Схруст лепит из человека, как из пластилина, невесть что.
В тлене человек умирает от старости за считаные минуты.
И это уже не говоря о хамелеонах, вырвиглотках, ларвах, шестилапах, хренозаврах и прочих порождениях Сектора.
И если умолчать о самом страшном звере Сектора и этого мира — человеке.
На глазах у Момента друзья сходили с ума, тонули и сгорали, гибли в перестрелках и от зубов диких животных, подрывались на минах. Но никто из них не умирал так буднично и тихо, как собиралась это сделать Влада. И пусть Бестия ему сто раз не друг — никто не должен умирать дома, в постели, в Химках, не в Секторе, от воспаления легких. Это же средневековье какое-то! Не помогают антибиотики? Давно есть биотин. Нет денег на биотин? Продай почку, дом и машину, ограбь, что угодно сделай, но есть же средство. Сейчас никто даже от старости не обязан умирать, как умерла бабушка Геши, когда ему было восемь. Да, несчастные случаи, инфаркты и инсульты остались, но прочие напасти уже не собирают кровавую жатву. У Момента даже в семье, кроме бабушки, никто тихо не «отходил». Маму и папу забрала авиакатастрофа, деда — несчастный случай на охоте.
И сейчас Момент, вспомнив о цели своего поиска, о Бестии вспомнив, запаниковал. До него внезапно дошло, что все серьезно.
Он сунулся к ближайшей продавщице и спросил, понизив голос:
— Биотин есть?
Кавказская матрона, высветленная пергидролем до цвета старого тюля, вытаращилась на Момента как на привидение и покачала головой.
Не задерживаясь, он подбежал к следующей, молоденькой чернявой девчонке, и к следующей, и к следующей. Момент ловил за рукава спешивших мимо людей, приставал ко всем подряд, от него шарахались, как от безумца, но он продолжал спрашивать.
Тщетно. Никто знать не знал, где купить биотин. Никому не было дела до того, что Влада умирает у Момента дома, что она даже не ругается, что, может, она уже…
Закрутившийся, ошалевший Геша остановился посреди рынка. Он не понимал, где находится и как выбираться. Он ничего не понимал и не осознавал и мучительно хотел только косячок. Дунуть бы в темном углу, расслабиться, а то люди вокруг и никому дела нет!
— Биотин ищем? — вкрадчиво прозвучало из-за спины.
Момент развернулся, принимая боевую стойку.
Их было трое — хищнолицые, подвижные, профессионалы в кожаных пиджаках, все при галстуках, ботинки начищены до блеска. Чуть поодаль топтался смешной толстяк в кепке — похоже, четвертый.
— Ищу, чуваки, — сдался Момент, поднимая руки, — у меня, понимаете, подруга загибается.
— Ты Гена Момент? Проводник, охотник? — У говорившего были тонкие усики и зализанные назад волосы.
— Ну да, бро, я, меня все знают.
На охранников рынка они похожи не были, на мелких бандюганов — тоже. Весь имидж, будто из старых детективов, говорил об одном, и тонкоусый озвучил догадку Момента:
— Если нужен биотин, обращайся к Дону.
Момент поморщился. Вряд ли Дон, прозванный за свое поведение Тихим, выдаст проводнику шприц со спасительным лекарством. Скорее, жизнь Гены оборвется прямо здесь и сейчас нелепым, но привычным способом. Застрелят его. И тело в Москву-реку кинут, благо тут близко.
— Слушайте, чуваки, я же не продаю. Подруга загибается, понимаете? Я просто купить искал. Так что я пойду, нет у меня ничего, бро, я ничего не знаю и моментом домой двинусь.
— Двинешься, — согласился тонкоусый, — только вместе с нами.
Вот и всё, даже мараться не будут: мешок на голову, камень на шею — и в реку. А вода холодная, это Момент еще в Волге осознал в полной мере.
— Чува-ак! — Момент стал отступать. — Я же не сделал ничего!
Спутники тонкоусого поняли маневр и перегородили путь отступления. Продавцы попрятались в свои контейнеры. Из-за угла появился полицейский патруль — два откормленных сержанта — и тут же исчез. Правильно, чего ради всяких наркоманов своей шкурой рисковать. Это только Геша такой благородный — за Бестию погибает прямо здесь и сейчас.
— Не дури, Момент. Никто тебя не убивает, по крайней мере пока. Познакомишься с Доном. Тот сам решает, кому сколько платить за биотин.
Платить?! У Момента с собой были деньги — все сбережения, всё, честно припрятанное на эмиграцию, заработанное непосильным трудом. Гарри поймет, Момент знал. Но вряд ли Дона интересуют эти, с его точки зрения, жалкие гроши. Дону нужно что-то другое: информация, карты, личная преданность, редкие цацки.
Знакомиться с Доном Момент не хотел. Но выбора, похоже, не оставалось.
— Ладно, бро, поехали. Только скутер у меня на стоянке, прям не знаю…
— Ты адрес скажешь, и Марио, — кивок на смешного толстяка, как из древней компьютерной игры, — его отгонит. А ты, Момент, прокатишься с комфортом в нашей машине. Сначала к тебе заглянем, посмотрим, кому там нужен биотин.
Под конвоем Геша вышел с Киевского рынка и уселся на заднее сиденье наглухо тонированного «мерса» между головорезами Дона.
Московская область, г. Химки; Рублево-Успенское шоссе.
Данила прищурился, вглядываясь. У ворот стоял старый, но ухоженный «мерседес» с тонированными стеклами. Этакий архетип на колесах, классическая бандитская тачка. Даже номерной знак у нее, наверно, именной, «PAXAN» там или «VOVAN». А если открыть наглухо тонированное окно, из салона раздастся громогласный «Владимирский централ» — не стареющая классика русского шансона.
Возле «мерса» тусовались не менее архетипические братки. Эпоха уже не девяностых, когда повсюду мелькали кожаные куртки, спортивные штаны с лампасами, бритые затылки и остроносые туфли, а скорее «нулевых» годов, когда криминалитет начал мимикрировать под мелкий бизнес, а бойцов перестали обзывать «быками» и «торпедами», окрестив заграничным словом «секьюрити». Правда, пиджаки остались кожаными — дань традиции все-таки, но треники от «Абибаса» сменили брюки от «Дольче и Габбана», и даже появились галстуки.
