Зато, выбравшись на поверхность, мы были безумно счастливы. Мы радовались как дети — и потому не сразу обратили внимание на мой счетчик Гейгера. А тот чуть ли не кричал: «Осторожно, парни! Очень высокий уровень радиации!»
Уровень, несовместимый с жизнью.
Э-эхх растуды твою!..
Место, где мы выбрались на поверхность, фонило так, что рентгены на зубах хрустели.
— Край, ты заснул?! Хочешь, чтобы мозги зажарило на фиг?! — Чингиз нацепил свой рюкзак и помог мне.
Здесь оставаться нельзя. Надо двигаться — причем все равно куда, лишь бы подальше и быстрее. Радиация — штука демократичная и лишенная предрассудков. И никакой дискриминации! Ей без разницы — благородный ты освободитель девиц или же коварный властолюбец. Она одинаково убивает и черных и белых, ей плевать на миллионы и социальный статус, на пол и возраст.
Мы побежали по растрескавшейся земле, присыпанной пылью, похожей на цемент. Здесь ничего не росло: ни единого куста, ни одной травинки. А ведь растения Зоны — те, что выжили, — крайне невосприимчивы к радиации.
И спрятаться негде: ни ям, ни канав, ни разрушенных зданий. Пустырь от слова «пусто». Голое ровное место.
— Мы — как мухи на оконном стекле.
Это Чингиз точно подметил. Вот только не стоит говорить на бегу, можно сбить дыхание. И лучше бы рот не открывать, иначе наглотаешься радиоактивной пыли, которая облаком поднималась из-под наших ног. Быстрее!..
Только бы нас не заметили с воздуха. Только бы поблизости не оказалось мародеров или сталкеров, отощавших после длительной прогулки по Зоне. Только бы вояки не отправили лучших спецов в погоню за Максом Краем и его напарником!..
Я бежал по цементной земле и молил Хозяев о снисхождении. Тому, кто смотрит на нас в оптику прицела, пусть попадет в глаз соринка, пусть слезы брызнут, пусть!..
Но Хозяева лишь посмеялись над моими просьбами: Чингиз со всего маху рухнул в пыль лицом, автомат отлетел в сторону, что-то хрустнуло. Только бы не сломал кость — руку, ногу, ребро, только бы не сломал…
— Да цел я, цел. Это корпус ПДА не выдержал. Все, одной игрушкой у нас меньше.
Ну-ну. Сначала фонарь, теперь ПДА. Это какая-то нездоровая тяга — всё ломать.
Чингиз попытался встать на ноги и, ойкнув, повалился опять в пыль.
— Что с тобой?!
— Нога… Ногу подвернул… Беги, Край. Я уж как-нибудь сам… я…
Я повесил его автомат себе на плечо и подхватил военстала — здоровый, зараза, жрать меньше надо! Как мог, я потащил его дальше.
— Ничего, братан, дорогу осилит идущий.
— Чего?
— Говорю: вдвоем доковыляем. Я тебя уже таскал, опыт имеется. Короче, не ссы, не брошу.
Это я еще разговаривать мог. А вот к тому моменту, когда мы выбрались из радиоактивной зоны, я чувство вал себя грузчиком, на которого взвалили три мешка цемента. При этом мешки обладали странной особенностью: из них высыпалось содержимое и попадало мне в глаза, в нос и в рот, но что удивительно — ноша не становилась легче ни на грамм!
Шаг, второй, третий, воздух врывается в раскаленные легкие — как наждаком по нервам, по живой еще плоти. Боюсь закашляться — горло сведет спазм, и я просто подохну от удушья. Трава. Под ногами трава. Это значит… Это значит, что мы выбрались. Счетчик Гейгера успокоился.
Твою мечту! Да! Выбрались! Зона, Зона, ты опять поражаешь меня. Столько лет хожу по твоей земле, а все не могу понять тебя до конца. Ну почему в паре метров позади — смертельный уровень радиации, целое поле, на которое не рискуют заходить мутанты, а тут фон в норме, спокойствие, безопасность и можно уронить Чингиза, а то слишком расслабленно повис на мне?!
Фикус его знает почему. Люди потому и живут рядом с Зоной, что опасности в ней компактны и радиоактивную пыль не выносит за Периметр. Разве что иногда поморосит легкий кислотный дождик у наружного контура, но это скорее исключение, чем правило.
— Сколько у нас времени на все про все? — Чингиз поморщился. Хорошо, видать, ногу подвернул.
— Не знаю. От Кажана зависит. Если поднял тревогу, то нас уже ищут, и там, куда мы идем, ждет засада.
— А если нет? Ему не надо, чтобы ты восстал из мертвых. Он за тебя и так получил нагоняй от начальства. Зачем майору ворошить былое?
Я думал об этом. Кажану лучше забыть о том, что я наведался к нему в гости. А то опять начнут копать, что да куда. Ох, не поздоровится майору. Снимут его, отправят на пенсию. А он привык к Периметру. Ему в родной город Запорожье возвращаться без интереса. Что его там ждет? Отравленный металлургическими заводами воздух и грязный Днепр? Жалкая пенсия, которой не хватит и на хлеб? Некрасивая жена, пилящая по поводу и без?.. Нет, Кажан меня не выдаст.
А вот Джанки может. Быки из клуба меня точно запомнили. И бомжи. И Бондарев, новый командир чернобыльского ОМОНа. Короче говоря, наследил я по самое не хочу. И надеюсь еще, что пустят к Профессору, дадут по душам потолковать о том, куда делись гауссганы.
Ну-ну. Простота хуже воровства.
Дыхание мое почти восстановилось. Теперь определимся с ногой Чингиза и потопаем дальше. Есть у нас время, нет, примем точкой отсчета здесь и сейчас. Типа еще сутки мы в шоколаде, а потом начнутся неприятности. Почему именно сутки? А потому что я так решил.
— Двадцать четыре часа, браток. Надо спешить. Но бежать по Зоне — себе дороже. Не заметишь, как вляпаешься в аномалию. Вот решим твой вопрос и…
Я накаркал — не заметил аномалию. Как последний отмычка первого дня в Зоне наступил на «жадинку» и завис на ней. И конечно же ловушка сработала. Муха на стекле, Чингиз? Не угадал. Я — муха на липкой ленте: хоть жужжи теперь, хоть плачь, а грехи не дают и шага ступить.
Опять дежавю? В развалинах, где братья по оружию искали сбитый вертолет, Бычок угодил в такую же аномалию, только очень сильную. Хозяева издеваются надо мной, подсовывая одни и те же ловушки! Мол, тебя, Край, жизнь ничему не учит!
А таки не учит, все верно…
«Жадинка» поначалу была слабой, датчик аномалий на нее даже не отреагировал. Но теперь она набралась силы — и прибор в кармане завибрировал, предупреждая об опасности. Поздно, дорогой мой, раньше надо было! Теперь-то уж чего, когда я не могу оторвать ногу от земли?!
— Эй, Край, у тебя такая рожа, будто ты обделался и воды нет. — Чингиз принял дозу обезболивающего из фляги и теперь ему вообще всё пофиг. Небо у него в алмазах и мир прекрасен, как в семнадцать лет, когда кажется, что до повестки еще как до Киева на четвереньках.
— Да так. В «жадинку» вступил. И прилип.
— Ты?! — не поверил Чингиз. — Ты вступил в «жадинку»?!
