Над жёрдочками, воткнутыми в дно на северном берегу губы, вернее, над кусками дерева, выложенными поверх этих жёрдочек, зависла огромная стрекоза с четырьмя жабоплавами внутри. Медленно опускаясь, стрекоза скрылась за устройством размером с небольшой остров, время от времени появлявшимся в устье реки. Плавучий остров, конечно, не был живым, но, в отличие от жабоплавьих затей попроще, например, лодок, имел и некоторое сходство с живым существом. Он непрерывно что-то переваривал, распространял странные звуки, и мочился в воду, добавляя к ней неприятный резкий вкус. Стрёкот утих, раздались скрип дерева и хрипящие жабоплавьи кличи, как обычно, ограниченные очень узким промежутком частот. «Эй, на берегу! Самбор? Кая? Вамба? Какими судьбами»? «Эй, на «Хранительнице»! Бакуня! Миролад! Мы летим с вами на Туай! У вас путешественников недобор, так»? «Мировид я! Вам же вроде в другую сторону, противусолонь»? «Орафайокуль выплюнул ещё тучу пепла, лёта через Завечернее море нет»! «А кораблём»? «Ты помнишь, что сталось с тем конвоем, что привёз меня с Туле? Возьмёте? Заплатить нам есть чем»! «Альбо ты с нас думаешь, что мы по мелочи кастрюлим и берём скиллингов с боевых товарищей? Не смеши меня, сын Мествина Альбатроса платить мне будет! Номи, отзвони Толлаку на вторую палубу, чтоб приготовил ещё одну каюту! А ты, Самбор Мествинович, прими честь с лётным составом столовать»!
Волны, поднятые ветром, что нагнали крылья стрекозы, слегка качнули настил с целителями. Ке-Еиутере-прыгающая-высоко послала вопросительный зов в сторону безответного вожака, и тут же перешла на песню печали, на которую несколько других косаток отозвались неодобрительно. «Не сдавайтесь, он века прожил, и эту беду переживёт»! – этот клич вырвался из лёгких Виданы, дочери Шварнеди-останавливающей-кровь. Подобно Теиёми, Видана ещё носила короткое, детское имя. «Белок в плазме обрушился», – в непонятном зове акванавта, скрючившегося, вглядываясь во что-то жабоплавское и непостижимое, звучало беспокойство.
«Как кислород»? Игалук-следующий-за-луной нырнул, посмотрел на что-то, державшееся на присосках, как у кракена, у основания левого грудного плавника вожака, и вновь пересёк поверхность сред, выдохнув: «Плохо, десять дюжин»!
Из глубин с запада продолжал доноситься стук. Колебания намекали на большое тело, движущееся, как живое, но не живущее. Ближе, акванавты на дне что-то нашли и разразились сдавленным тоненьким кваканьем. «Ещё один, вроде не колошенец! Этот наш?» «Нет, смотри на меч – сересский калис[160]»! «Работорговец? Что ж, и этого поднимем». «Погоди, меч возьми, самого оставь, а место запомни». «Оставлять-то не сто́ит, вдруг в драугра[161] превратится»? «Не насовсем же! До завтра он с драугром точно подождёт, а прежде, чем поднимать, морских раков с него соберём»!
Жабоплавы на кусках дерева, нависших над водой, продолжали переквакиваться друг с другом и с многочисленными родичами на полом внутри плавучем острове. Им приходилось обмениваться кличами по очереди, скорее всего, из-за слабого слуха. Косатки обычно говорили одновременно со всеми членами стаи. «До дома-то дозвонился»? «И да, и нет. Меттхильд поехала к самому Куруму Алностовичу за советом по работе, так что по телефону я только с матушкой смог поговорить. Жить у неё будете, в замке. Она вам уже палату над гридницей[162] определила». Ещё выше над волнами и к северу, снова застрекотало. Звук нового жабоплавьего летуна был тоньше и прерывистее, как биение сердца кистепёрой рыбы, направление его движения вело в сторону плавучего острова.
«Ему переливание нужно»! – квакнул, просунув одну конечность через поверхность сред, чтобы ощутить часто́ты движения крови вожака, незнакомый целитель. – «Давление поддержать, и бело́к, чтоб хоть чуть оклемался перед хирургией! Игалук, ты можешь объяснить»? Игалук-следующий-за-луной, погрузив голову в воду, издал три клича. Теиёми пришлось приложить усилие, чтобы разобрать их значение, потому что в каждом кличе была слышна только доступная жабоплавам небольшая часть частот. Тем не менее, первым был зов о помощи раненому товарищу из стаи Теккуири-Менуика-младших-братьев-горбатых-китов. Вторым было предупреждение о чём-то болезненном, но не угрожающем жизни, а третьим – совет всей стае держаться вместе. Предположительно, стае нужно было собраться, чтобы помочь Рееккири-белой-тени-быстрому-охотнику-сокрушителю-лодок, но помощь могла оказаться мучительной – то ли для вожака, то ли для всей стаи. Икке-победитель-кракена повторил третий клич, сзывая товарищей к настилу. «Нужна кровь первого типа, отрицательный синтелестис[163]! Смотри по рунам»! – озадачила Игалука-следующего-за-луной целительница. – «Тип крови – над левым грудным плавником»! «Чай, сам знаю»! – булькнул тот в воду. Киекке-убийца-ската некстати игриво плеснул хвостом и провёл носом вдоль бока Текки-Пиппе.
Зов тревоги, посланный Теикариа-ныряющей-глубоко, донёсся из слоя, едва освещённого светом с поверхности сред: большая, быстрая, неизвестная угроза придёт, опережая приливное течение, незадолго до полной воды. Сообщение воспроизвела и усилила Текки-Пиппе, направив его в сторону придонных жабоплавов. «Что-что»? – тонко и приплюснуто отозвался тот, кто был охоч до морских раков. – «Подморница»?
В воздухе, неуверенный стрёкот слегка усилился, свидетельствуя о том, что источник звука двигался к плавучему острову и кускам дерева на жёрдочках. «Поосторожнее, этот не помни́! Здесь шубка для Меттхильд»! Грохнуло, одна из жердей угрожающе заскрипела. «И с ларём побережнее»! «Предупреждать же надо – он неподъёмный! Тролль-камень там, что ль»? «Если бы! Золото»! – этот клич небольшой самочки был почти не по-жабоплавски звонким. «Ничего, что мы с ним так светимся? Ларь едва побольше самому Пальнатоки с Фюна стоил жизни»! «Сия лепта недостойна столь великого волнения, мы его в Туай бочками возим»! «А не грабят»? Ответом было прерывистое пыхтение – знак жабоплавьего веселья. «Вестимо, ещё перелёта не было, чтоб кто-то не попытался! На то «Хранительнице» и турболёты! Кая свет Покисовна, отколь золотишко-то? Самборова доля за самолёт»? «Нет, за самолёт он всё Немиру отдал, на корчму. Тут больше за Клапин поезд, что мы через Астландский перевал перегнали». «Что-то я косительно поезда не слышал»! «Как же! Добрый был поезд»! – вновь прозвучал голос крупного жабоплава, уже издавшего много звуков. «Наша часть клевсхольмского сокровища»! «Твоя то есть»? «Нет, добычу делили по верфанскому закону, так что две пятых пошло Кае с Вамбой, за вычетом пособия семье того дурня, что стрелял в нас». «Я дико не в обиду, но голубка́м-то обок чего? Их с замком и рядом не стояло»? – проскрипел обитатель плавучего острова. «Верфанцев спроси»! – отозвался до того молчавший жабоплав, тёмный, длинный, и узкий. «А что за поезд-то на три пуда золота потянул»? «Ну, до трёх пудов там всё ж не достанет. Два вагона фрамиборгской работы, красное дерево, бархат, серебро, но главное, какой паровоз! „Летучий альбинг“»! «Это который три с половиной гросса рёст без остановки»? – вопросительно скрипнул островитянин. «А тут что за тяжесть – тоже золото»? На это вновь отозвался крупный жабоплав: «Нет, это нежданный подарок от незваного гостя»!
