— Вы должны знать сами, что профсоюз не имеет никакого отношения к Фаризетти и его семье, — начал Боб.
— Да, но… — оживились журналисты, словно свора собак, почуявшая свежую кровь раненого зверя. Но Боб Даркман опередил их, не дав задать следующие вопросы:
— Луи Фернандо Фаризетти — мой большой друг, с которым я был знаком еще до того, как Профсоюз докеров стал тем, чем он является сейчас. С тех пор мы с ним дружим семьями. Он не такой страшный человек, каким его рисуют в средствах массовой информации. И даже если Лу связан с мафией, в чем лично я сомневаюсь, я не откажусь от дружбы с этим человеком в угоду политической карьере и отношению ко мне со стороны политической элиты Плобитауна.
Пока Боб говорил эти слова перед камерой Шестого канала, работающей в прямом эфире, у людей, собравшихся вокруг, в голове возникали разные мысли. Бенедикт уже видел себя во главе колонны демонстрантов, скандирующих его имя. У Энропа Шальфа перед глазами возникли цифры с большим количеством нулей, обозначающие деньги, которые он сможет безнаказанно изъять из профсоюзной кассы. У всей же массы журналистов перед глазами появились передовицы газет с их сенсационными статьями: «Боб Даркман — друг Фаризетти!»
— Запомните и отразите в своих репортажах, Луи Фернандо Фаризетти — лучший друг Боба Даркмана, — сделал акцент Боб. Он сцепил руки в замок и помахал ими на прощание над головой: — Пока, друзья мои! Мы скоро увидимся!
После этого толпа журналистов мгновенно рассыпалась. Часть журналистов побежала прочь из дока, спеша с сенсационной информацией к главным редакторам своих газет, другая принялась усердно стучать по кнопкам мобильных телефонов.
Боб, повернувшись, отошел от заграждения, у которого остались стоять несколько нерасторопных журналистов, не успевших сообразить, что самое главное уже сказано.
— Боб, — к Даркману подошел Бенедикт, — я все слышал.
— Ну и как тебе?
— Это твой выбор, Боб.
— Ты прав, Папа, это мой выбор, — согласился Боб Даркман и поинтересовался у бухгалтера, стоящего рядом: — А ты что думаешь, Шальф?
— Это заявление обойдется профсоюзу в кругленькую сумму. Нас начнут проверять налоговые органы. Счет в банке могут заморозить.
— Все это мелочи по сравнению с теми финансовыми возможностями, которые откроются перед профсоюзом, когда я стану мэром Плобитауна.
Ни Бенедикт, ни Энроп ничего не сказали, но по их снисходительному виду и насмешливым взглядам Даркман понял: его товарищи уже списали председателя со счетов.
— Господин Даркман, — обратился один из дружинников, обеспечивающих порядок и охрану, — к вам человек, он назвал себя Адольф Ларгенштайн. Пропустить?
— Нет. Я сам подойду к нему. — Боб Даркман пошел за дружинником.
Адвоката Фаризетти в дорогом черном костюме Боб заметил издалека. Адольф терпеливо стоял возле входа в док и наблюдал за давкой возле рефрижераторов, где выдавали суповые наборы.
— Здравствуй, Адольф, — приветствовал адвоката Боб Даркман. — Какими судьбами?
— Хозяин хочет вас видеть, — ответил Адольф.
В животе у Боба Даркмана похолодело. Если Фаризетти не смог позвонить, а прислал своего адвоката, чтобы вызвать Боба на разговор, значит, речь пойдет о чем-то важном.
— Флаер нас ждет. — Адольф показал рукой на шикарный черный лимузин с зеркальными стеклами, больше похожий на катафалк, чем на пассажирский флаер.
«Что общего у катафалка с простой машиной? — задал себе вопрос Боб и сам же на него и ответил: — То и другое средство передвижения».
— Пошли. — Направившись к лимузину, Боб Даркман нервно передернул плечами.
— Боб! — окликнули его сзади из мегафона.
Даркман вздрогнул от неожиданности и повернулся. В дверях дока стоял Бенедикт.
— Ты куда?! У нас сейчас встреча с активом верфи Плобитаунской строительной корпорации!
— Проведи ее без меня, — ответил Боб. — У меня встреча с другом.
Бенедикт с упреком покачал головой и, махнув на Боба рукой, скрылся в дверях дока, не подождав даже, когда Боб улетит.
Пока флаер летел над городом, пробираясь к особняку Фаризетти, Боб Даркман, прильнув к окну, размышлял о причине, по которой «большой друг» вызвал его к себе. Возможно, Лу удалось наконец добраться до этого Хилдрета. Возможно, Лу просто хочет обсудить какое-то дело, совершенно не касающееся выборов. Вдруг мяснику нужно срочно доставить контрабандный груз, минуя таможню? Или все-таки речь пойдет о предстоящих выборах? Гадать — неблагодарное занятие, от этого только устаешь. Даркман и так с самого утра после бессонной ночи держался на стимуляторах. И сейчас от усиленной умственной работы глаза стали сами собой закрываться, в голове зашумело, стимуляторы, которые Даркман принял сегодня утром, заканчивали свое действие.
Боб открыл небольшой бар, встроенный в стенку машины, и извлек оттуда бутылку «Черного Саймона», наполнил бокал, достал из кармана упаковку фенакаминаnote 8. Из пластмассовой баночки вытряхнул на ладонь одну ярко-красную пилюлю, подумав, вытряхнул вторую. Закинул их в рот и запил бокалом «Черного Саймона».
Адольф Ларгенштайн молча наблюдал за его действиями, не проронив ни слова. Его непроницаемые глаза остались холодны и бесстрастны, как в тот день, когда Боб в первый раз увидел их. Адвокат сидел напротив главы Профсоюза докеров, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди. Стекло, отделяющее салон флаера от кабины пилота, было поднято, приемник выключен.
— Господин Даркман, — вдруг обратился Адольф к Бобу, — вы играете в шахматы?
— Во что?
— В шахматы. Есть такая древняя игра, где на доске с черно-белыми клетками расставлены различные фигуры.
— Нет, не играю.
— Очень интересная игра. Разные фигуры и ходят все по-разному.
— У меня нет времени играть, — икнув, сказал Боб. — Я занимаюсь политикой.
— Как политику, вам, господин Даркман, эта игра обязательно должна понравиться. Особенно то, что в процессе партии у игрока есть несколько вариантов ее продолжения. Все зависит лишь от его желания.
В этот момент в кармане у Даркмана зазвонил телефон. Боб извлек мобильник и ответил на вызов:
— Кто?
— Ты уже не узнаешь собственной жены? — отозвался до боли знакомый голос.
— Дорогая, а я как раз собирался тебе звонить. — Даркман отвернулся от Адольфа, чтобы тот не видел его выражения лица, когда он врет.
— Где ты был всю ночь? Ты обещал позвонить, когда выйдешь с работы!
— Ты сама ответила на свой вопрос: я был на работе.
— Всю ночь?
— Ты же сама знаешь, что сейчас идет последняя неделя избирательной гонки.
