- Второго к тем же вязать?
Но старшой все переходил, прикладывая ладони к стволам, от дерева к дереву - слушал...
- Эти больше не гибать - пусть отдохнут, потрудились - будя! А вот та пара в самый раз.
- Может место поменять? Устали березки и пованивает...
- И еще одну рощу засрать? Весь лес испоганили - убирать кто будет?
- А з-з-зверье, - сквозь зевок сказал мужичек. - Здесь сейчас лисьих нор знаешь сколько?
- Прибирайте лучше! Что лис приваживаете, хорошо - их мясо все одно поганое, только шкура к делу и гожа. Зимой приду за шапкой.
- Никодим сказывал - эта зима теплая будет.
- Тогда следующей приду... Куда торопитесь? На наш век хватит. И детям нашим их прибирать. И детям детей.
- Ды-ак от-та-ива-ивают же!
(Оказывается мужичек заикался, походило, будто зевал одновременно.)
- Нынче быстрее оттаивают, чем раньше, - подтвердил Василий. - Четвертый ходюнчик с весны!
И кивнул на Степан Ивановича.
Степан Иванович сжался.
- Смешные хоромы у вас, - сказал бригадир. - Жили на головах друг у друга. Небось, и гадили друг на дружку-то...
Степан Иванович попытался объяснить...
- Да я не про то! - отмахнулся, - Ясно, что в посуду гадили. А друг на дружку гадили от зависти. Или чтоб повыше сесть. Раз живете друг над дружкой, то уже иными быть не можете - то в крови у вас.
И все не мог успокоиться.
- Это же каким придурком надо быть, чтобы позволять топтаться над своей головой. Городские! Живут один у другого на головах. Разве позволишь, чтобы на дереве над тобой лешак притаился? А эти даже и не упомнят - кто у них поверху, кто понизу - уж спрашивал...
И спросил Василия.
- Ходюнчика вашего тоже к березкам? Или за висюльку? Что старцы-то велели?
- Отсрочка у него...
- Ну-ну, - усмехнулся в бороду Старшой.
7.
- У баб свой суд - свои ведуньи. Мы ихних дел не касаемся
- А стриженного?
- Обыкновенно. За висилочку его, ту самую, которую ублажал бездумно, то есть, аккурат за место коим думать стал, подвяжут к коромыслу, и опять-таки бережно...
- Это чтобы не растрясти, не сорвать до времени, - встрял, уточнил Федор
- ...подвесят над ямой с кольями.
- Надолго?
- Пока сорвется - обычное дело...
- А за что... обычно - за писун?
- За то, что покупал любовь, либо соблазнял посулами, которые потом не думал выполнять, - как по писаному ответил Василий.
Степан Иванович еще поспрашивал, понял так, что посулы, которые не выполнялись, к импотенции не имели отношения... и уже чуточку успокоился. Попытался выяснить - к каким конкретно сироткам имело отношение покупка их услуг...
- Ну что ты привязался - в вашем миру и при живом отце дети сироты!
- Старцы в душу глянут и подсчитают.
- А молодому?
- Это енеральскому сынку? Ясно - за писун и делов. А внизу колья тонкие. Столько кольев - сколько девок попортил.
- Когда много кольев плохо, - назидательно сказал Василий. - Слишком часто стоят - кончаются на них долго...
- Но ты не беспокойся. Ты женатик - вижу. А если налево ходил... так кто ж в своей жизни не ходил? Природа у мужика такая. Но вот коль женился не по любви, не по жалости, а для того, чтобы повыше сесть, тогда плохи твои дела.
И Федор попытался заглянуть в глаза Степан Ивановича.
Степан Иванович отшатнулся.
- Это он так глаз свой разминает - в старцы метит! - усмехнулся в бороду Василий. - Старец Никодим сказывал, что в иные дни у него уже через раз получается. Тут вот в чем дело... Если старец правым глазом на человека взглянет - высмотрит, что человек этот из себя представляет, все нутро его - душу до донышка, все язвы ее. Левым уже то, что человек сам о себе мнит, каким свое "я" выпячивает миру. А ежели две картинки наложить, по разнице враз поймешь - совестлив ли человек, сколько ее в нем, да какова она.
- У меня вот ничего не получается, - пожалился, - все время картинки западают перемешиваются - не поймешь, где че. Тут талант нужен, чтобы одно от другого отличать...
- Ведун - он потому ведун, - добавил со вздохом, - что каждого видит насквозь... до донышка!
8.
Получив отсрочку "не знамо от чего", Степан Иванович, что говориться "засучил рукава". Выкорчевывал тела "жмуриков" (словцо с его легкой руки привилось - мол, "жмурятся от солнца"), и уже подумывал - как бы применить к этому делу какой-нибудь передовой метод, чтобы еще более перевыполнять урок, но, как назло, ничего из старой памяти не всплывало... И раньше-то был не болтуном, а сейчас еще более научился красиво слушать, удивленно вскидывать брови, поддакивать и охать. От сна на сене, да работе на воздухе окреп. Когда спрашивали о чем-то, отвечал не спешно, продуманно, с местным говором. Как и все отпустил довольно складную бороденку - "по положению" (т.е. не длиннее, чем можно зажать в кулаке у подбородка).
Только с трусами не расставался, и трусы эти стирал сам, думая о чем-то своем...
Комару, который наконец-то кусил, обрадовался как родному, но уже следующих лупил нещадно...
Однажды понял, что проснулось мужское естество.
Каким образом поняли, почувствовали это остальные? Но оттаяли остатки отчужденности. Впервые накрыли ему за общим столом...
"Корень жизни в нем есть, вызревает, а, значит, волен он в себе!" (Хороший ли корень, худой - не разбирали.)
Легкий хмельной напиток с привкусом меда выставили на стол. Женщины и совсем молодые "нетроганые", как бы невзначай норовили задеть бедром, хихикали в рукав, а разнося посуду, без особой причины тянулись через голову Степан Ивановича, касались грудью... отчего тот чувствовал свой "корень жизни" особенно остро.
Мужики усмехались в бороды...
Семья была большая - тридцать с лишним человек (Степан Иванович никак не мог сосчитать всех), приходили и уходили, кто в ночное (понимал так - в ночную смену), кто на другие работы - большей частью выполнять "уроки" и пополнять припас.
В баню ходили сообща. Взрослые и малые обоего полу уже перестали смеяться тонкокожей бабьей округлости Степан Ивановича. От работы тело его налилось, непроходящая ломота внезапно стала приносить удовольствие, плечи расширились.
Избегал только Федора - нехорошо ему делалось от его прищура.
- Хамелеон он! - объявил как-то Федор во всеуслышанье и сплюнул в ладонь.
(Плевать на Землю-кормилицу возбранялось)
- Хамелеон он и... портки себе сам стирает!
9.
Степан Иванович овладел ею, как здесь было принято - по-простому, потом по-особому (из прошлой жизни, и обстоятельно, как привык делать все). И по третьему разу решил порадовать (чего с ним прежде никогда не бывало, чтобы подряд!) Третий уже, чтобы ей удовольствие доставить - то, как жене нравилось...
