Дальше он продолжил интенсивно агитировать за сотрудничество с имперскими властями, приводя десятки доводов «за» и критикуя смехотворные попытки некоторых ортодоксов из среды мятежников, которые продолжают свою бессмысленную игру в подпольщиков.
Но его бубнящий голос оставался только фоном для размышлений Светозарова.
По правде говоря, не всё так было плохо, как надеялись имперские ищейки, пропагандисты и предатели из числа бывших соратников. Вряд ли они сумели выследить и установить точное местонахождение хоть одного ребёнка. В этом плане фанатично любящий отец предпринимал всегда тройные меры страховки, запутывал следы, как мог, и не доверял никому. А если и открывал некоторым ближайшим сподвижникам свои «семейные» секреты, то говорил каждому совершенно разное, на всякий случай часто взаимоисключающее друг друга.
Но из слов предателя стало понятно, что «сломался» и попал в число предателей практически второй человек в организации, так называемый начальник штаба всех боевых действий, которого десятки лет называли только по прозвищу Фанат. Только он получил когда-то сведения от Петра по поводу проживающей в Гровуране дочери. Да и то, что знал о частых визитах туда главного лидера «проходчиков» и не сомневался: некая женщина у любвеобильного Светозарова и во вражеском тылу имеется. Она и в самом деле имелась, но совсем не та, о которой землянин признался Фанату. Так что с этой стороны шантажа можно было не опасаться. Как и по поводу остальных детей.
Хуже могло оказаться другое. Если начальник штаба предал, то, скорей всего, и старший сын от погибшей не так давно Гаранделлы мог из-за предательства попасть в лапы охранки. И какие-то намёки Горского на схваченного и скорей всего тяжело раненного Бориса, лежащего где-то по соседству в этом самом научно-тюремном комплексе, могли оказаться правдой. Следовало всё-таки вырвать из Горского более конкретные сведения.
«Жаль, что я его сейчас не могу достать и применить пытки, – мрачно и цинично рассуждал Пётр Васильевич, рассматривая сидящего в коляске инвалида. – Вначале оторвал бы ему руки, потом всё остальное… Хотя… странно, что он вообще сейчас тут, по другую сторону баррикад. Всегда был уверен, что Дара пытками не сломить. Да и три гипноблока у него тоже стояло в сознании… Видимо, его чем-то другим сломали. А чем? Вряд ли признается… Да и детей у него нет. Разве что родители, про которых я что-то давно ничего не слышал…»
– А как твоя мама поживает? – перебил он Горского на полуслове. – Рада, что ты стал всеми ненавидимым и презираемым предателем?
Тот словно воздухом подавился, закашлялся, посинел, тем самым подтверждая правильность предварительных выводов. Что-то у него там со старшим поколением не фонтан, раз он так отреагировал. Ну и раз удалось вогнать «слизняка» в растерянность, следовало надавить на него в вопросе о сыне:
– Ну и что там с Борисом? Отвечай! Где он и почему?! – Только предатель наверняка получил жёсткие инструкции своего поведения. Потому заговорил не раньше, чем взял себя в руки:
– Где он, я тебе уже сообщил. Почему – ты и сам догадаешься, не маленький. А что с ним, пожалуй, могу и рассказать. Но тогда сразу учитывай, что привезут его к тебе на встречу лишь после твоего краткого выступления перед прессой.
– Что-то ты и твои кукловоды перемудрили. Куча противоречий и непоняток. Главная: какой с меня нынче толк вашей оголтелой пропаганде? Зачем моё выступление для новостей? Что это даст, если вся ситуация и так изменилась в корне?
Логичные вопросы, на которые последовал совсем нелогичный ответ:
– Кто-то из окружения императора хочет твоей смерти.
– Мм?.. Не понял! – скривился в недоумении землянин. – Как-то не вяжется одно с другим. Не выступлю – буду отъедаться в этой комфортной камере. Сделаю заявление – кому-то стану неугодный? Ты уж определись, чего от меня хотят и кто моей смерти желает. Я-то до сих пор за жизнь не цепляюсь.
Горский и сам не знал, как следует ответить. Долго мялся, прежде чем сформулировал очередные выводы:
– Мнения ключевых фигур по твоему вопросу в нашем государстве разделились. Одни хотят тебя уничтожить уже и сразу. Другие советуют вначале всё-таки сломать. Третьи ждут нового проступка с твоей стороны, чтобы казнить, уже окончательно списав в неисправимые террористы. Лишь ограниченное меньшинство считает, что будет полезней для общества, если ты сам пойдёшь на полное сотрудничество. То есть признаешь, что император стал делать всё для узаконенной свободы выбора для «проходчиков».
– Так пусть отпустят меня на свободу, я там осмотрюсь, и если эта действительность соответствует твоим утверждениям – первым брошусь восхвалять кардинальный поворот в сторону справедливости.
– Увы, ты забыл, что ратующих за твою жизнь – меньшинство, – напомнил Дар. – Так что тебя не выпустят. А будешь упорствовать – показательно казнят как преступника или как оголтелого террориста. И повод имеется: раньше ты убивал за одни идеи, а теперь как бы готов убивать за противоположные. И народ будет согласен с приговором. А раз давление на тебя продолжается, схваченный Борис идеально подходит для влияния на тебя. Тем более в его состоянии.
– Да что ты всё заладил о его состоянии?! – взорвался Светозаров справедливым гневом. – Говори, что с ним, и плевать мне на все ваши условия! Ну?!
– Ладно… – Предатель собрался с духом, постарался спрятать все свои эмоции и тусклым голосом, словно читая сводку погоды, сообщил: – При аресте он слишком сильно сопротивлялся, и робот, аналогичный стоящему здесь за ширмой Могильщику, отрезал твоему сыну ступни.
Конечно, Горский мог врать. Но отцовское сердце как-то сразу почувствовало правду. Даже сомнений почему-то не осталось. Ну и при всей своей подлости и низости сидящий напротив «слизняк» всё равно бы не осмелился на такую страшную ложь. Сам без ног, наверняка понимает, каково это остаться недееспособным инвалидом. Но тогда свалившаяся трагедия сразу ставит крест на всём будущем родного, самого преданного человека, друга и сподвижника. Ну и на самом сильном после Петра «проходчике». А эта драма ещё страшней, чем простое лишение ног. Ведь отныне Борис Петрович Светозаров никогда не сможет шагнуть в створ между мирами, никогда не пронзит подпространство и никогда не вернёт себе радостное восприятие жизни.
Глава 17. Оправданное вмешательство?
Основная сложность заключалась в тайном проникновении Торговцев на место событий. То есть в Грийзому, столицу невероятно разросшейся империи мира Надэм. Не говоря уже о самом городе, все его околицы и дальние пригородные посёлки оказались, по докладам разведки, утыканы аннуляторами и регистраторами. То есть любой прыжок туда Торговцев да ещё и с огромными группами сопровождения будет зафиксирован. А ведь уже за несколько дней до намеченного празднества новой религии в столицу ввели армию, которая только и ждала сигнала:
